Петр Чайковский - Переписка П. И. Чайковского с Н. Ф. фон Мекк

22 февраля/6 марта 1881 г.

Я только что возвратился с завтрака у великих князей Сергия и Павла Александровичей. Приглашение получил сегодня утром, и прежде всего мне пришлось отыскать фрак. Это представило большие затруднения, так как сегодня воскресный день и почти все магазины закрыты. Я едва успел во-время поспеть на виллу Sсiаrrа. Вилла эта находится около St. Pietro in Montorio, по дороге к вилле Памфили, на чудном месте, с великолепным видом на Рим. Вел. кн. Конст[антин] Конст[антинович] представил меня братьям, которые обошлись со мной в высшей степени мило, ласково и внимательно. Все три вел[иких] кн[язя] очень вообще симпатичны, но Вы можете себе представить, милый друг, до чего при моей застенчивости и дикости для меня тяжелы всякие пребывания в преде чутких людей, а особенно великих мира сего. Я просидел у вел[икого] кн[язя] до трех часов, а засим возвратился домой пешком, наслаждаясь великолепной весенней погодой. Во вторник мне предстоит парадный обед у графа Бобринского, а затем я еще имею приглашение от графини Соллогуб на вечер. Как я мало ожидал, что в Риме буду вести светскую жизнь. Придется, кажется, скоро уехать, ибо мне достоверно известно, что меня ожидают еще приглашения, а между тем, из чувства какого-то ложного страха как бы не обидеть отказом, я имею слабость принимать приглашения и не нахожу в себе достаточно твердости духа, чтобы без всякой церемонии отказывать.

23 февраля/7 марта 1881 г.

Был сегодня утром обрадован письмом Вашим. Но меня печалит то, что Вы пишете о трудности переживаемой Вами эпохи. Не забудьте, дорогой друг, что Вы в этом письме обещаете мне выяснить, почему Вы нуждаетесь в увеличении доходов. Меня это живо интересует. Я слышал в Москве, что Влад[имир] Карл[ович] потерпел большие потери и что Вы пришли к нему на помощь, вследствие чего будто бы состояние Ваше сильно пострадало. Я до сих пор боялся быть indiscret [нескромным] и потому не решался просить Вас разъяснить это обстоятельство. Но теперь, так как очевидно, что Вы находите нужным заключить себя в Браилове не без серьезных оснований, то вопрос этот начинает смущать меня. Если Вы принуждены жить безвыездно в деревне, то само собой разумеется, что сознание своего долга велит мне тоже основаться где-нибудь на одном месте. Ради бога, не забывайте, друг мой, что для меня открыты широко двери обеих консерваторий и что в этом смысле я человек вполне обеспеченный. Та свобода и то роскошное в материальном отношении существование, которое я веду, составляют драгоценные блага. Но они тотчас обратятся для меня в тягость, если я буду знать, что пользуюсь ими в ущерб слишком деликатного, слишком щедрого друга! Ради бога, будьте со мной в этом отношении совсем откровенны и знайте, лучший друг мой, что для меня будет величайшим счастьем отказаться от самых драгоценных материальных благ, если благодаря этому хоть на волос улучшится Ваше положение. Вы уже и без того слишком много для меня сделали. Говоря без всякого преувеличения, я считаю себя обязанным Вам жизнью. Если б Вас не было, если б Вы не явились моим ангелом-хранителем в страшную эпоху моей жизни, то я уверен, что у меня не хватило бы сил побороть душевную болезнь, которая начинала было увлекать меня к гибели.

Итак, друг мой, ради бога, не скрывайте от меня правды, и если в самом деле Вы принуждены уменьшить свои расходы, то позвольте и мне переменить образ жизни и снова пристроиться к одной из консерваторий, где меня примут с радостью.

Благодарю Вас, дорогая моя, за предложение устроить мне уголок в лесничестве, но позвольте покамест отклонить это новое проявление Вашей бесконечной доброты и заботливости в отношении меня. Во-первых, отсутствие Алеши портит вообще жизнь мою, а в таких случаях, как пребывание у Вас в гостях, оно составляет для меня чистейшее бедствие. Для такой жизни, какую я вел в Симаках, или мог бы вести в лесничестве, он мне совершенно необходим. Без него это будет т о, да него. Пусть уж лучше эти поездки в Браилов и Симаки останутся в моей памяти лучезарными воспоминаниями о самых'поэтических эпизодах моей жизни. Во-вторых, я боюсь, что пребывание в лесу покажется мне несколько грустным после идеальной обстановки симацкого домика с его уютным садиком и чудесным купаньем. От всей души желаю, чтобы Вы принесли мое наслаждение в жертву серьезным интересам всего Вашего хозяйства. Господи! до чего Вы добры! Вы даже извиняетесь передо мной в том, что отдаете Симаки в аренду!

Я желаю прежде всего,чтобы Вам было хорошо. Всякое наслаждение для меня о травлено, еcли оно приносит ущерб Вашиим интересам.

Вы спрашиваете, дорогой друг, про мои планы. Они следующие: в половине апреля я желал бы быть в Каменке и затем все лето и всю осень останусь там. А затем, что бог даст!

Меня одолевают приглашения, и я решился поскорее уехать. Сейчас получил приглашение к посланнице, баронессе Икс-куль. и к одной леди Гамильтон (по рождению русской). Внимание этих аристократок мне лестно, но я принужден бежать отсюда как можно скорее. Постараюсь во всяком случае не позже пятницы 27 февраля переехать в Неаполь.

Прошу Вас, дорогой друг, адресовать мне в Париж, но не на poste restante, как я Вам писал на днях, а в Hotel Continental, где я хочу остановиться, ибо говорят, что там есть недорогие хорошие помещения.

До свиданья, милый друг мой!

Ваш П. Чайковский.

Если почему-либо Вы захотите написать мне ранее половины марта, то потрудитесь адресовать в Ниццу, poste restante.

Неаполь,

3/15 марта 1881 г.

Милый, дорогой друг! Вчера я собрался написать Вам и только что сел, как ко мне явился один русский знакомый моряк, сообщивший страшное известие о трагической смерти государя. Известие это так поразило меня, что я едва не заболел. В такие ужасные минуты всенародного бедствия, при таких позорящих Россию случаях тяжело находиться на чужбине. Хотелось перелететь в Россию, узнать подробности, быть в среде своих, принять участие в сочувственных демонстрациях новому государю и вместе с другими вопить о мщении. Неужели и на этот раз не будет вырвана с корнем отвратительная язва нашей политической жизни? Ужасно подумать, что, быть может, последняя катастрофа еще не эпилог всей этой трагедии.

Я уже четвертый день в Неаполе. Мне приятно было уехать из Рима, где капризная судьба заставила меня целых восемь дней играть столь несвойственную мне роль светского человека. Зато здесь я живу настоящим туристом и никого не вижу, кроме двух-трех моряков наших, обедающих в моем отеле.

Вчера ездил на самую вершину Везувия. От Peзины до Обсерватории я шел пешком; затем по фуникулярной железной дороге взобрался на вершину и затем, сопровождаемый двумя гидами, всходил на самый кратер. Везувий в настоящую минуту не совсем покоен, и восхождение это, по обилию серных испарений, мешающих свободно дышать, довольно трудно, но зато зрелище кратера адски величественно, и я рад, что видел его.