Петр Чайковский - Переписка П. И. Чайковского с Н. Ф. фон Мекк

Вы желаете знать, милый друг мой, о средствах спасения для меня и при этом извиняетесь за Ваше желание. Да мне невыразимо приятно Ваше участие и интерес к моим делам, для меня служит облегчением говорить с Вами об них.

Средства к моему спасению есть реализация капиталов, которые у меня находятся в разных акциях, Браилове и доме в Москве. Путь к этому-продажа этого имущества. Вот об этом-то Володя и хлопочет изо всех сил, а мой благодетель мешает ему в этом, а я тем временем разоряюсь на уплате процентов на мои громадные долги. Мешает же он таким постоянным фортелем. Как только Володя находит покупателя на какие-нибудь бумаги по цене, которою я вполне довольна, так он поднимает шум, что это слишком дешево и что он дороже продаст, тормозит дело, заводит бесконечную переписку со мною, со всевозможными выдумками и доносами на Володю и на тех людей, с которыми он предпринимает дело, отталкивает их от меня, а сам ничего не делает.

Если бы мне удалось продать два рода моих бумаг, Моршанские акции и Либаво-Роменские, то я была бы вполне спасена, но, к несчастью, первые из этих бумаг дают очень малый доход, а вторые совсем никакого, хотя доставляют большие и вполне осуществимые надежды на большие заработки, но мне некогда ждать этого. Поэтому я готова дешево отдать эти бумаги, чтобы спасти другие, которые дают хороший доход. Сказать Вам, какие есть надежды на осуществление средств моего спасения, как Вы видите, милый друг мой, я не могу, потому что вся завишу от произвола другого человека, и это есть самое ужасное в моем положении, а вырваться из него я не могу, потому что не имею никого, кому бы могла отдать в руки все состояние. Я задыхаюсь в этом бесчеловечном деспотизме и бессильно опускаю руки. Но бог есть милосердный бог, который сжалится над моими детьми, в нем одном вся надежда. Я продаю и Браилов и московский дом, т. е., вернее сказать, я заявила, что желаю продать их, но это все также находится в руках моего благодетеля.

Но бог с ним, хочется отдохнуть.

Знаете, милый друг мой, что мне удалось отдать Сиамаки в аренду с сохранением для себя домика, всей при нем усадьбы, сада и купальни, всего, чем Вы пользовались там, дорогой мой, и поэтому я опять могу пригласить Вас этим летом приехать погостить, осветить любимый мною уголок. Я очень рада, что мне удалось удержать это местечко.

24 марта.

У меня с каждым днем открываются все новые и новые безобразия моего сиятельного управляющего. Я не могу указать ни на какое крупное его деяние, но это есть мелкий мошенник, который, конечно, в общей сложности своих великих дел доставлял нам крупные потери и тем более зловредные, что их и преследовать не стоит, так как каждое в отдельности не есть крупное. Он уволен от экономии, но состоит директором завода, и это меня очень беспокоит, но для этого места у меня уж решительно никого нет, и теперь я жду приезда Володи, чтобы хлопотать отдать в аренду сахарный завод. У меня уж есть несколько предложений, но я еще не знаю, что дадут. Что бы Льву Васильевичу взять у меня в аренду сахарный завод, а еще бы лучше и весь Браилов, только я оставила бы для себя главную усадьбу при дворце и Симацкую, а если бы он нашел нужным поселиться в Браилове, то есть дом огромный, бывшая контора, где теперь помещается полковой штаб. Хотела бы я получить за сахарный завод и экономию чистых сто двадцать тысяч рублей, но не знаю, удастся ли это. Вот Вам, милый друг мой, мои проекты, желания и соображения о моих делах.

Кончивши это письмо и собираясь писать адрес, я стала в тупик, куда адресовать Вам, друг мой. Поэтому подожду еще посылать это письмо до Вашего уведомления.... До свидания, дорогой, безгранично .любимый друг. Всем сердцем Ваша

Н. ф.-Мекк.

Бедный, бедный Ник[олай] Гр[игорьевич] или, вернее сказать, бедные, бедные мы, что потеряли его. Кто теперь будет так хорошо исполнять Вашу симфонию? Напишите мне, друг мой, про его брата Антона, как на него подействовала эта потеря; ведь они были очень дружны.

25 марта.

Хорошо, что я не послала своего письма, потому что получила Ваше, из которого вижу, что Вы уже в Петербурге, милый друг мой.

Замечательно, как у нас мысли сходятся. В этом письме я Вас спрашиваю об Ан[тоне] Рубинштейне, и в.то же время Вы мне пишете об нем. Да, очень больно и обидно видеть такую несостоятельность чувства, а ведь Николай его ужасно любил, гордился, хвастался им. Эх, люди, люди, эгоисты бездушные!

Милый, дорогой мой, зачем Вы хотите поступить опять в консерваторию? Зачем налагать на себя опять это тяжелое ярмо? Только что, быть может, нервы и здоровье начинают успокаиваться, укрепляться, а тут опять все испортится, пропадет. Вы выражали такие хорошие религиозные чувства, веру в милость божью и покорность воле его. Зачем же Вы теперь хотите бороться с промыслом божьим? Все Ваше теперешнее положение устроено провидением. Вы, я и всякий другой есть только орудия в руках его, на исполнение его воли и начертаний, так не искушайте бога, не старайтесь исправлять то, что он сделал. Верно, что “судьбы божий неисповедимы”, и ни с какими соображениями мы не должны в них вмешиваться, а воля божья творится сама,-нам не надо ее угадывать. Но, впрочем, простите, друг мой, мою тираду. Я скажу только одно, что что бы Вы ни предприняли и как бы ни поступили, я не отдам своего права заботиться о Вас, и Вы не имеете права взять его от меня до тех пор, пока я в состоянии пользоваться им, а эту-то черту боги укажет нам обоим....

Еще раз до свидания, бесценный мой.

Петербург,

30 марта 1881 г.

Вот уже пятый день, что я в Петербурге, дорогой, милый друг мой! Все впечатления в высшей степени грустные, начиная с погоды, которая страшно холодна и еще вовсе не весенняя. Общее настроение жителей какое-то подавленное; у всех на лицах написан страх и беспокойство за будущее. Я испытываю ежеминутно такое чувство, как будто мы ходим по вулкану, который вот-вот развергнется и поглотит все существующее. Испытываю также страстное стремление уехать поскорей куда-нибудь подальше.

Я нашел здесь сестру и старшую племянницу Таню. Обе они больны, и еще бог знает, когда им можно будет тронуться в путь, а я не уеду, пока они совсем не поправятся. Сестра решается послать Таню за границу, так как врачи находят, что ей необходимо рассеяться и на время изменить образ жизни. От брата Анатолия невеселые известия. У него произошел разрыв с его странной, загадочной невестой. Судя по всему, следует скорее радоваться, что он не связал себя вечными узами с этой полусумасшедшей девочкой, но ему весь этот длинный роман стоил больших нравственных терзаний, и здоровье его пошатнулось. Смерть Н[иколая] Гр[игорьевича], с которым он вместе жил, произвела на него убийственное впечатление. Ну, словом, куда ни посмотришь, везде грустно, а тут еще от меня ни на минуту не отлетает мысль о Вашем затруднительном положении. Мне так жаль Вас, милый друг! Я не могу без слез подумать о том, что Вы теперь лишены того блага, которым дорожили больше всего, т. е. свободы, и что обстоятельства приковали Вас к Браилову надолго. Я так понимаю всю массу тягостных ощущений, которые Вы должны испытывать! Надеюсь, что к святой неделе я попаду в Каменку. Прошу Вас, дорогой друг, писать мне туда. Я проживу в Каменке, вероятно, очень долго.