Бенедикт Сарнов - Феномен Солженицына

Так же думает и чувствует её старый друг и многолетний корреспондент.

А для Александра Исаевича это чисто полководческая задача. Он хочет собрать как можно более внушительную армию. Он верит, что ему (всем им вместе, если они будут его слушаться), удастся переломить ситуацию.

Но что же в этом плохого?

Вот ведь даже Л. Н. Толстой исходил из того, что энергия заблуждения необходима художнику.

Да, необходима. Но – в процессе творчества. Без неё, без этой энергии, ничего стоящего не создашь. Но когда процесс творчества завершён, энергия эта иссякает: приходит отрезвление.

Энергия заблуждения, постоянно владеющая А. И. Солженицыным, не иссякающая, не ослабевающая и после того, как процесс творчества уже завершён, – свойство, присущее скорее полководцу, чем художнику. Наполеону, а не Л. Н. Толстому.

Вот как далеко увело меня стремление объяснить, почему Солженицын так неадекватно воспринял внутреннюю рецензию М. А. Лифшица на его роман «В круге первом».

Но и сам этот казус, да ещё в таком подробном изложении, понадобился мне не только для того, чтобы лишний раз продемонстрировать, как глух и нетерпим был Александр Исаевич к критике, исходящей даже из стана друзей, а не врагов.

Для того, чтобы вывести на сцену фигуру «ископаемого марксиста» и уделить ей, этой фигуре, так много внимания, у меня была ещё и другая, куда более серьезная причина.

В 30-е годы был в СССР такой журнал: «Литературный критик».

Просуществовал он недолго: первый его номер вышел в свет в июне 1933-го, а в 1940-м специальным постановлением ЦК ВКП (б) он был закрыт:

Закрыт он был по доносу двух тогдашних партийных «литвождей» – А. А. Фадеева и В. Я. Кирпотина:

Будущий «ископаемый марксист», упомянутый тут в числе «руководящих лиц» разоблачаемой «антипартийной группы», был душой разгромленного журнала. А главное – он был душой дискуссии, разразившейся накануне разгрома «Литературного критика» и ставшей главной причиной его гибели.

Дискуссию эту, затронувшую самые основы официальной идеологии и в конце концов вылившуюся в громкую идеологическую кампанию, вели критики, литературоведы, философы – специалисты по так называемой марксистско-ленинской эстетике.

В ходе этой дискуссии возникли и постоянно мелькали два теперь уже прочно забытых, реликтовых термина: «Благодаристы» и «Вопрекисты».

На самом деле так называемые «вопрекисты», главным теоретиком которых был будущий «ископаемый марксист», утверждая, что инстинкт, творческий дар художника может оказаться – и чаще всего оказывается – более надёжным «инструментом» постижения правды жизни, чем его мировоззрение, искали опору для этих своих воззрений не только в статьях Ленина о Толстом, но и в трудах (точнее – отдельных замечаниях) Маркса и Энгельса.

Они ссылались на мысль Маркса, заметившего однажды, что Бальзак был творцом тех прообразов-типов, которые при Луи-Филиппе находились в зародышевом состоянии, а достигли развития позже, уже при Наполеоне III. Это замечание основоположника великого учения позволяло им сделать вывод, что подметив зарождение нового социального явления, когда в жизни оно ещё не было очевидным, Бальзак именно благодаря своему художественному дару раскрыл сущность этого нового явления, заставив его обнаружиться, проявиться в развернутых, законченных характерах.

Они ссылались на известное замечание Энгельса, брошенное им в его письме к английской писательнице Маргарэт Гаркнесс: