Михаил Ходорковский - Тюрьма и воля

2 июля 2003 года был арестован Платон Лебедев. 4 июля прошли первые обыски в офисах компании «М-Реестр» — реестродержателе компании ЮКОС и акционерного общества «Апатит». Сотрудники прокуратуры изъяли серверы, на которых хранилась информация о реестрах акций более 200 компаний. Дальше обыски шли все лето, и всю осень, и всю зиму — и до и после ареста Ходорковского. Я видела Ходорковского тем летом. Он мне сказал, что сигналом о реальной опасности для него будет уход из Кремля Александра Волошина, пока Волошин в Кремле — все в порядке. Несмотря на связи в Кремле и личные отношения с Волошиным и Сурковым, Ходорковскому не удалось добиться встречи с Путиным после ареста Лебедева, что меня удивляет. Трудно же поверить, что позиции Волошина, скажем так, резко ослабли. Глава РСПП в тот момент Аркадий Вольский говорил с Путиным после ареста Лебедева и передал юкосовцам, что Путин сказал ему, что Лебедева подержат недолго и выпустят.

Михаил Касьянов:Вне работы я общался с Ходорковским сразу после ареста Платона, когда уже началось давление на ЮКОС. Он попросил о личной встрече. Я пригласил его в резиденцию, домой. Он мотивировал свою просьбу тем, что только мне доверяет. Он был очень огорчен, расстроен — не психологически, но эмоционально, душевно. Я с ним встречался вне работы после ареста Платона и до его ареста в октябре 2003 года раза четыре.

Тогда я просто не понимал, что происходит. Собственно, Ходорковский и просил меня выяснить у Путина, что же происходит. Я несколько раз пытался с Путиным на эту тему поговорить. Он уходил от разговора. Я комментировал ситуацию, говорил, что вся эта история плоха для бизнеса. И вот когда я в очередной раз его спросил — мы были вдвоем, — он мне сказал: «Вы знаете, что Ходорковский и его друзья финансировали политические партии: СПС, „Яблоко“ — то, что я им разрешил, но они еще финансируют коммунистов, финансировать которых я не разрешал». Я, честно говоря, замолк и перестал дальше расспрашивать, потому что этот политический аспект был для меня неожиданностью. Для меня это было удивительным. Я, конечно, понимал, что крупные бизнесмены, в том числе и Ходорковский, финансировали политические партии, но что для легальной деятельности, для вполне законного финансирования партий надо еще и спрашивать секретного разрешения у президента, это для меня стало новостью. Я Ходорковскому это все рассказал.

Леонид Невзлин:Начали нас давить. Помню, что Миша был в Америке. Мы с ним все время на связи. Пичугин уже сидит. Я начал плохо спать. Я даже могу сказать почему. Мне Шестопалов сказал, что все спецоперации происходят рано утром — в четыре-пять утра. И еще он мне посоветовал собрать некоторые вещи, чтобы в случае, если повяжут, чтобы уже было… Это же не просто так он говорил — вокруг «Яблоневого сада», где мы жили, крутились машины, за нами приезжали-уезжали «наружки», какие-то посты были постоянными, что-то готовилось… Один раз нам сказали: сейчас начнется — и мы были готовы. Но оказалось, что это по другому делу, не в тот раз. Так вот, Миши нету, я хоть и не в ЮКОСе, но получаю информацию. Стараюсь приходить не поздно. Читаю, нормально засыпаю. В пять утра — как штык — опа! — просыпаюсь. Рядом сумочка приготовленная. Я весил тогда 67 килограмм при росте 186. Это истощением называется. Очень видно на тех фотографиях в газетах после допроса в прокуратуре. От Мишиного спокойствия я обалдевал. Ничто не могло нарушить его распорядок дня. Как будто все протекало отдельно от него.

Потом предупредили, что Платона будут брать. Я бросил все, приехал в «Яблоневый сад», Миша был там, с кем-то встречался. На Платона был ордер выписан, я получил эту информацию. Почему не вывезли Платона? Это наша боль. Платона можно было вывезти. Но он плохо себя чувствовал, у него были проблемы с давлением. Платон еще до всех этих событий заранее договорился, что ляжет на обследование в госпиталь Минобороны. Ты не представляешь, сколько раз я себя корил. Ты не представляешь! У меня было все готово, чтобы его вывезти в Европу. Но когда несколько человек вокруг говорят: давай не так, а вот в больницу. Я согласился. Это, на самом деле, завышенные ожидания от окружающих и недооценка себя. Платону сказали, чтобы не звонил никому. Он позвонил. Его засекли по звонку и арестовали в больнице. Если бы я вывез Платона, мне надо было бы уезжать следующим. Потому что если модель была такая, что Мише надо было показать, что кто-то из близких берется и эта «экономическая» линия оборвалась на Платоне, то возникла бы криминальная линия на меня. На самом деле, две линии были с точки зрения исполнителей логичны: надо было показать, что это преступная группа, которая и грабила народ, и убивала народ. Думаю, логика такова.

Михаил Брудно:Я занимался компанией и не следил за Мишиной активностью. Меня не интересовала ни «Открытая Россия», ни политика. Не мое. Считал, что он знает, что делает. И кстати, поддерживал его выступление по коррупции, на эту тему надо говорить. Для меня первый сигнал об опасности прозвучал, когда арестовали Пичугина (19 июня 2003 года. — НГ ). Во время ареста Платона меня не было в Москве. Я прилетел 4 июля, и Миша мне сказал, чтобы я улетал из страны. «Одного заложника мне достаточно». Я улетел в Томск на совещание, оттуда 5 июля перелетел в Литву.

У меня с собой был чемодан с вещами на пару дней командировки. Потом в Литву прилетела семья. Потом у нас был запланирован отпуск в Италии, мы поехали в Италию, а оттуда уже в Израиль. И больше мы в Россию не вернулись. Я когда говорил с Мишей, перед отъездом, спросил: на сколько времени лететь-то. У детей же школа, надо мне их в школу там где-нибудь устраивать. Он сказал, что не надо, месяца через два-три все будет в порядке. Я хочу тебе сказать, что отъезды акционеров были Мишиным решением. Леня Невзлин уехал в конце июля, позднее меня, но оказался в Израиле раньше меня.

МБХ:Когда началась конфронтация, единственным человеком, который описал будущее и рекомендовал сдаться, был один из бывших моих сотрудников. Я ему благодарен, но последовать совету уже не мог. Все мои коллеги были предупреждены о возможных последствиях и сами сделали свой выбор. Все, кого я предупредил, должны были довести эту точку зрения до своих подчиненных и так далее… У всех был выбор, и у всех остается выбор! Никаких возражений ни на каком этапе не было. Мы работали командой, спорили, ругались, но концептуально были единомышленниками.

Дмитрий Гололобов, адвокат, бывший глава правового управления ЮКОСа и «ЮКОС Москва», эмигрировал в Лондон, как и большинство менеджеров ЮКОСа: Когда началась вся история под названием «дело ЮКОСа», Михаил Ходорковский неоднократно говорил: «Если кто пострадает, я гарантирую, что люди будут получать помощь юристов и содержание столько, сколько они будут находиться под атакой». Это говорилось весной 2003 года, до всех арестов. Впоследствии все это стало модифицироваться, и теперь ситуация объективно выглядит так. Многие люди, которые уехали, они не способны жить самостоятельно, работать. Те, у кого есть уголовные обвинения, они не могут работать, потому что их никто никогда не возьмет. Более того, подавляющее число людей уехали уже в достаточно солидном возрасте, и они фактически являются какими-то социальными инвалидами: они нигде не работают, ничего не зарабатывают и не способны найти себя в этом обществе. Таких людей несколько десятков. Поймите, я не говорю про себя, у меня есть клиенты и вообще другая ситуация. Но в деле ЮКОСа есть слои. Есть люди богатые, которых вы более или менее знаете, им все равно, где жить, и они живут сами по себе. Это акционеры и часть топ-менеджмента. Есть люди не особенно богатые, но которые могут как-то выжить. К таким я отношу себя. Есть люди, которые не могут самостоятельно выжить, у которых дети и прочее. Вот их несколько десятков. У них абсолютно непонятная перспектива. Они не могут ехать в Россию, потому что они запуганы тем прецедентом, который произошел с Вальдесом Гарсиа. Они не могут найти работу, некоторым сложно выучить язык. По ряду людей начались заочные процессы.