Джон Литтлпейдж - В поисках советского золота

Правительство пытается обезопаситься от вторжения с запада. Но в то же время оно успокаивает европейские нации, особенно маленькие приграничные нации, у которых больше причин бояться России, чем у России причин бояться их. Видя, что границы плотно запечатаны, соседние правительства довольны, ведь они хотят лишь, чтобы Россия их оставила в покое.

Но в Азии русские не устанавливают такого же карантина вдоль своих границ. Правда, границы и в Азии строго охраняются, как и в Европе. Некоторые из наших золотых рудников в пограничной зоне, как ее называют советские власти, и рабочим приходится получать специальные пропуска от полиции, чтобы там жить и работать, и возобновлять их довольно часто. Перед тем, как выдать такой пропуск, полиция исследует предыдущие записи о рабочих, чтобы удостовериться, что они не относятся к той или иной группе, от которой можно ожидать враждебности к советскому правительству.

Но русские носятся, как охотничьи собаки, в странах за азиатскими границами, не остаются пассивными, как в Европе. Целые автопарки грузовиков ездят по шоссе в Синьцзян и Внешнюю Монголию. Монголия вообще рассматривается практически как часть России, за исключением того, что с ней обращаются лучше, чем с большинством советских регионов.

В этой связи, один мой русский знакомый, работающий на московской фабрике трикотажных изделий, однажды заметил с горечью, что вся продукция фабрики отсылается во Внешнюю Монголию. «Говорят, мы должны ублажать Внешнюю Монголию, иначе им взбредет в голову покупать товары где-нибудь еще, — объяснял он. — Так что будем посылать монголам свои лучшие изделия, а нам придется обходиться тем, что осталось».

Сталин и его единомышленники разработали весьма ловкий прием для приспособления Коммунистической партии к нуждам азиатского империализма. Партийные секретари в различных азиатских областях, и внутри, и за пределами советских границ, становятся боссами в своих областях, потому что за ними полная сила Москвы. Иногда довольно трудно отличить положение коммунистических секретарей в азиатских районах и губернаторов в довоенной России, если правда то, что я про них читал.

Два или три года назад я ехал из Москвы в восточную Сибирь на транссибирском экспрессе. Энергичный молодой монгол вошел в мое купе и спросил, не найдется ли у меня колоды карт. У меня была с собой, и он попросил одолжить ее ненадолго, объяснив, что жена первого секретаря Коммунистической партии Внешней Монголии едет на том же поезде и хочет разложить пасьянс. Она возвращалась, посетив Москву.

Каждый день он приходил одалживать карты, поскольку во всем поезде оказалась только одна колода, и мы несколько раз беседовали. Он рассказывал с усмешкой, что его начальник — «Сталин Внешней Монголии», который постепенно приобретал такую же власть в своем регионе, что и Сталин в России. Монгольские коммунисты совершали поначалу ошибки, объяснял он, пытаясь произвести слишком много реформ, их бы вышвырнули из страны, не вмешайся Россия. Но они научились на своих ошибках и теперь движутся осторожнее, так что люди больше ими довольны. Он объяснил, например, что не стоит и пытаться покончить с буддистскими священниками во Внешней Монголии, пока священников больше, чем коммунистов.

В поездах-экспрессах из азиатской России постоянно встречаются азиаты, партийные секретари и чиновники, направляющиеся в Москву. Они путешествуют с помпой, так же как их жены и родственники. В Москве их принимают на славу и везут в Кремль к лидерам правительства. Даже на американца производит впечатление визит в Кремль, и можно себе представить, что о нем думают простодушные азиаты. Они возвращаются домой, рассказывая своему народу, как богата и могущественна Москва, и порвать с Москвой собираются не больше, чем индийские раджи — покончить с британской властью в Индии.

Если же партийные должностные лица не ладят с Москвой, то быстро оказываются за дверью. Московский суд над заговорщиками в марте 1938 года показал, что случается с азиатскими коммунистическими лидерами, которые подумывают о независимости. В данном случае, люди, много лет бывшие деспотическими правителями в крупных регионах азиатской России, были поставлены к стенке и расстреляны. Таков был официальный подход. А когда снимают главного — первого партийного секретаря — вся политическая машина, которую он создал, уходит вместе с ним. Сотни, иногда тысячи должностных лиц потеряли работу, если их не расстреляли, не посадили в тюрьму или не сослали.

За пределами советских границ, во Внешней Монголии русские поддерживают свое влияние с помощью того же инструмента, что и в их собственных азиатских регионах, то есть Коммунистической партии. Но в Синьцзяне, насколько мне известно, нет сильной коммунистической партии. Вместо этого русские посылают советников военному губернатору Синьцзяна, китайскому военному-политику, который понимает свою выгоду. Он сотрудничал с русскими много лет. Они ему помогли подавить не один мятеж. Не знаю, реформатор ли он, вроде советских коммунистов, но, во всяком случае, достаточно умен, чтобы держаться русских.

Сталин и его единомышленники, строители империи, очевидно, несколько лет ожидали, что японцы рано или поздно нанесут удар, пытаясь создать свою империю на азиатском материке. Я видел, за десять лет в России, что сделал коммунистический главный штаб, чтобы сдерживать Японию, насколько это касалось российских интересов. Прежде всего, русские построили оборонительную линию вдоль маньчжурской границы, столь же хорошо укрепленную, что и создаваемая сейчас на европейской границе. Они создали мощную специализированную армию на Дальнем Востоке, почти совершенно независимую от армии в Европе. Этим способом им удалось предотвратить японское нападение на их собственные дальневосточные территории, богатые природными ресурсами любого рода.

Я слышал, будто бы советское население на Дальнем Востоке недовольно до того, что будет приветствовать японское вторжение. Неправда. Я разговаривал с сотнями советских граждан вблизи рек Амур и Шилка, и во всех рудничных районах в Забайкалье. Многие из них не обожают слепо Советскую власть, но предпочитают ее японской. Они помнят японскую оккупацию восточной Сибири; японцев заставили уйти лишь в 1922 году. Японские военные так жестоко себя вели во время оккупации, что нажили себе врагов в советских жителях на поколения вперед.

Один пожилой старатель, работавший на реке Шилке, рассказывал мне, что видел при японцах. По его словам, японский гарнизон стоял рядом с городом, где он жил во время оккупации. Офицеры в этом гарнизоне, во внеслужебное время, брали оружие и шли на сопки, окружающие город. Там они сидели, стреляя в упор по людям, идущим на улицах, и радовались, когда попадали. Инциденты подобного рода вызвали у людей в восточной Сибири желание стать в борьбе с японцами на сторону русских, пусть даже коммунистов.