Ант Скаландис - Братья Стругацкие

Младший, Арон, успел стать юристом, но вряд ли эти знания пригодились ему в должности командира кавалерийского отряда большевиков. Погиб он в 1920-м, по разным сведениям, то ли под Севском, то ли под Ростовом (а это не близко), однако говорили, что в Севске была одно время улица его имени. В семейном архиве Стругацких уцелела фотография: дядя Арон в окружении людей с саблями, винтовками и пулемётами, рослый красавец со смоляным чубом и с наганом на поясе. Лет через тридцать племянник Аркадий в офицерской парадной форме будет очень похож на него.

А старшего брата — дядю Сашу — с детства тянуло к технике. Александр Стругацкий двигался не только по комсомольской линии на Херсонщине, он стал настоящим инженером-изобретателем, дорос до директора завода ветряных двигателей и был расстрелян в 1937 году. В этих ветряных двигателях, особенно в сочетании с трагедией сталинских репрессий, угадывается что-то донкихотовское и одновременно платоновское, романтически-сюрреалистическое. Но главное, дядя Саша был едва ли не единственным родственником, от которого братья Стругацкие могли унаследовать свою любовь к науке и технике.

Ну а нашего главного героя — среднего брата, — учиться отдали в Севск. Сначала в реальное училище, а затем всё-таки в гимназию, потому как мальчик Нота тяготел к наукам гуманитарным, да и вообще больше не к наукам, а к искусствам. Отец его понимал хорошо, но искусствоведение серьёзным делом считать не мог. В общем, уже совсем взрослым человеком в тяжёлом, военном 1915 году сумел Натан поступить в Петербургский университет на юрфак. Велик был шанс пойти дальше отца, сделаться столичным жителем и преуспевающим адвокатом; велики были надежды на другую, новую жизнь. Вот только какой она будет? Уж больно непредсказуемо всё менялось вокруг. И довольно скоро пришли ответы на главные вопросы.

Два неполных студенческих года совпали со смутными временами в России. День ото дня всё больше и больше жизнь Натана оказывалась связана с политикой. Он дружил с революционной молодежью, читал запрещённую литературу, увлекался программами разных политических партий, но всё сильнее тяготел к большевикам. И когда случился Февраль, никаких сомнений уже не было. Стругацкого не устраивала эта половинчатая революция. В марте он стал членом партии большевиков, весьма активным, и революцию октябрьскую встретил в Петрограде уже не просто участником, но функционером. Должности его в ту пору, как и у многих, впрочем, менялись с небывалой, головокружительной быстротой.

И какая из них почётнее была, какая важнее, с расстояния прошедших лет уже и не разобрать: сотрудник информационно-справочного бюро Совета рабочих и солдатских депутатов Петрограда или сотрудник мандатной комиссии того же Совета? Управляющий делами Наркомата агитации и печати Петрограда или комиссар народного образования Псковского ревкома? А после вот таких ответственных назначений вдруг просто стрелок Продагитотряда, а чуть позже — политком того же отряда. Но ведь это уже Гражданская бушевала вовсю, и должности были военные, и стрелять приходилось по-настоящему.

А какая потрясающая география в анкете! Станция Торошино Псковской губернии, Малмыж Вятской губернии, Бузулук Самарской губернии, Мелитополь Таврический, потом — загадочно и общо, — Врангелевский фронт, ну, не было там конкретного адреса! Затем — Кубань, Ставрополь, Нахичевань, Ростов, Батум… И война уже закончилась, но эпоха была такая, что бои продолжались повсюду: в западносибирском Прокопьевске и средневолжском Фроловске шла битва за урожай в зерносовхозах, в Аджарии и в Ленинграде шла битва за газету и печать в целом, в Сталинграде шла битва вообще за культуру и искусство… И вечный бой! Покой в то время никому даже и не снился.

А теперь повнимательнее посмотрим на должности и профессии Стругацкого-старшего, сменявшиеся в течение весьма непродолжительного периода: управделами, стрелок, замредактора, военный следователь, инструктор, ответсек, главный редактор, зав. отделом печати, слушатель, аспирант, научный сотрудник, начальник политотдела, командир истребительного отряда. Названы не все ипостаси, но хронология соблюдена. И что же напоминает вам этот шизоидный список? Смелее, читатель! Ну, конечно, смену профессий согласно правилам Эксперимента в «Граде обреченном». Ничего не надо было придумывать братьям Стругацким — достаточно только вспомнить жизнь своих родителей, да и своё прошлое невредно поворошить. Однако об этом позже.

Пока мы говорим об отце.

Война для него закончилась только в 1923-м, если не в 1924-м. Война была долгой, очень долгой. В 1918-м воевал без потерь на внутренних фронтах, образовательном и продовольственном; в 1919-м под Мелитополем не убили и даже не ранили махновцы; в 1920-м не зацепили лихие казаки генерала Улагая под Никополем, а в 1921-м был страшный прорыв белого десанта генерала Сычёва под Моздоком, но и тут повезло, а потом, как назвали бы это сегодня, участвовал товарищ Натан в зачистках в Нахичевани, Грузии, Аджарии… В Батуме было лучше всего, там — главным редактором главной республиканской газеты, — он уже привыкал к мирной жизни.

За два года до этого, в 1923-м, отправившись в отпуск в родные края, на Черниговщину, Натан встретил девушку по имени Александра Литвинчёва — Саня, Санек из Середины-Буды. Он сразу понял, что именно её искал всю жизнь, а может быть, просто знал её всегда, думал о ней, во сне видел, да только всё некогда было доехать, взять Санька за руку и увезти с собой. А тут вот отпуск выдался. И он увез её. Хотя родители были против. Отец работал прасолом — мелким торговцем, скупавшим оптом в деревнях рыбу или мясо для розничной продажи и производившим их засол (отсюда и слово пошло). Семья была большая — одиннадцать душ детей, две девочки, остальные парни. Родители, люди простые, но зажиточные, местечковых евреев, как и все в малороссийской глубинке, не жаловали, а большевиков тем паче. Однако молодые любили друг друга и уехали, никого не спросясь, И Санька гордилась мужем своим. Деревенская простушка и хохотушка не за простого еврея вышла, а за начальника агитпропа 5-й кавалерийской дивизии Северо-Кавказского военного округа — не хухры-мухры! Ах, девочка-красавица из Середины-Буды! Повезло тебе, повезло… И были сказочные два года на Кавказе в горах и у моря. Лихая молодость. Привкус соли и отчаянной радости на губах. Любовь. Безоглядная вера в завтра. Рождение сына. Бессмертие. Звёзды. Счастье.

Вот письмо Александры Ивановны брату в Москву, написанное на обороте фотографии маленького Аркаши:

«г. Батум, 1926, 19/111

Дорогие Женя и Санек,

Вот вам наш Арок.

Просим любить да жаловать

И непременно к нам пожаловать.