Эммануил Казакевич - Дом на площади

На вечерних раутах, которые Вальтер устраивал специально для отца, преобладали настроения больших надежд и, пожалуй, даже полной уверенности в том, что крупная немецкая промышленность сможет с помощью американцев очиститься от "безрассудных обвинений", встать на ноги и занять принадлежащее ей по праву место в хищном братстве предпринимателей, "эксплуататоров", как их честили разные левые во всех странах мира.

Сам Вальтер преувеличенно восторгался американцами и пересыпал свою речь американскими словечками, что неприятно резало слух профессору Себастьяну и напоминало ему его путешествие в Египет лет пятнадцать назад и говор александрийских извозчиков, пересыпавших свою речь словечками всех языков мира; это пахло колонией, и Себастьяна, с его чувствительностью и эстетическим вкусом, передергивало.

Впрочем, восторги Вальтера казались Себастьяну не такими уж искренними. Нередко он после службы приходил домой мрачный и молчаливый.

Перед Себастьяном прошли десятки немецких промышленников и банкиров, людей, которые еще недавно могли почитаться потерпевшими полную катастрофу. Теперь они ожили и приобрели старую самоуверенную осанку.

Уже не было секретом, что в Американской Администрации задают тон сторонники "восстановления", что лозунгом бригадного генерала Уильяма Дрейпера-младшего, руководителя экономического управления, является: "Сперва восстановление, потом реформы". Советники Администрации из немцев нарочито представляли перед американцами положение немецкой промышленности в самом пессимистическом свете, говорили, что она находится в состоянии полного ничтожества и что денацификация, провозглашенная Потсдамским соглашением, лишив германскую промышленность ее лучших руководителей, приведет к застою, остановке транспорта и к полному и окончательному краху всей экономики.

Но дело было, конечно, не только в информации советников. Дело было в том, - и об этом говорили почти открыто, - что и Клей, и Дрейпер, и некоторые другие руководители Американской Администрации были людьми "большого бизнеса", банкирами и промышленниками, представителями как раз тех американских промышленных и банковских концернов, которые в свое время вложили в германскую промышленность огромные деньги, имели постоянную связь с германским капиталом и по этой причине числились специалистами по германскому вопросу и знатоками германской экономики.

Американские администраторы были сплошь да рядом всего-навсего денежными тузами, надевшими военные мундиры.

Все это Себастьяну вскоре стало ясно, а беседы его с Дугласом помогли ему окончательно понять положение вещей.

Дуглас с грустью воспринимал все события последнего времени, ругал Дрейпера на чем свет стоит и не скрывал от Себастьяна своего уныния и возмущения.

- Покойный президент, - сказал он, - перевернулся бы в гробу, если бы все это видел. Решено, я ухожу в отставку. Поеду домой, ну их к дьяволу.

Однажды Дуглас повез Себастьяна километров за семьдесят от города в лагерь для немецких переселенцев из восточных земель. Лагерь этот являл картину ужасной нищеты. У беженцев не было даже посуды, и они готовили еду в старых консервных банках. В большинстве это были безработные. Среди них ползли слухи, которые кем-то усиленно муссировались, - слухи о том, что вскоре они вернутся на свои земли за Одером и Нейсе. Когда? Тогда, когда оттуда прогонят русских и поляков. Кто прогонит?

В ответ на это следовала многозначительная ухмылка.

Иронически усмехаясь, Дуглас рассказал Себастьяну о том, что американские коменданты на местах - в городах и крупных селах - ведут себя, как мелкие князьки. Вовсе не подготовленные к несению этой службы, они живут в свое удовольствие. Всеми делами фактически заправляют молодые красивые немки, ставшие их наложницами. Кому эти немки симпатизируют, тех поддерживают американские коменданты. А так как девицы, как правило, принадлежат к привилегированным слоям населения, то оказывается чаще всего, что эти слои получают постоянные льготы в ущерб другим.

В связи со словами Дугласа Себастьян не мог не вспомнить об отношениях Лубенцова и Эрики. Он, конечно, догадывался о том, что происходило между его дочерью и советским комендантом, чуть-чуть сочувствовал Эрике, но в то же время восхищался выдержкой Лубенцова, его чувством служебного долга и ответственности. Профессор вздыхал, думал об Эрике и решил поскорее вернуться домой.

Здесь, на западе, ненависть к Советскому Союзу уже не скрывалась, по крайней мере в кругах, близких к Вальтеру. Вся зона кишела разными "организациями", "бюро", "конторами", "представительствами" различных свергнутых на Востоке режимов. В десятках лагерей собирались перемещенные лица, люди без определенных профессий, бывшие политики и адвокаты, накипь варшавских, пражских и львовских кафе, украинские фашисты, хорватские усташи и сторонники словацкого диктатора Тиссо - люди, лишенные отечества, изменники и уголовники. Их подкармливали, поддерживали, укрывали.

Себастьян с ужасом думал о будущем, о том, к чему это все приведет и не настанет ли день, когда бывшие союзники в войне открыто разорвут друг с другом. Тогда - горе Германии, разделенной на две части, Германии, которая немедленно превратится в плацдарм кровопролитнейшей из войн.

Как-то вечером Вальтер впервые заговорил о старом проекте переезда Себастьяна сюда, на запад. Он представил отцу все выгоды этого переезда.

- Напиши Эрике, - сказал он. - Мы передадим письмо через верного человека и организуем ее переезд сюда. Захватят и твою библиотеку, и все ценное, что у тебя есть.

Себастьян сказал:

- Нет. Я не перееду сюда. Побуду там, у себя. Времена изменятся. Будет подписан мирный договор, Германия объединится...

- Неужели ты веришь в это? - спросил Вальтер грустно. - Разве ты не видишь, что этого уже никогда не будет?

- Не знаю. Вот ты все время расхваливаешь здешние порядки. А чем вы здесь можете похвастать? Тем, что все остается по-прежнему? Что нацисты вылезают из своих нор и, уплачивая штраф в тысячу марок, считаются очищенными от гитлеровской скверны? Тем, что юнкера по-прежнему владеют поместьями? Что люди, приведшие Гитлера к власти, снова выходят на свет божий, как будто ничего не изменилось на этом свете? Что американские офицеры и банкиры, презирающие немецкий народ, преклоняются перед немецкими банкирами? Объявляют нацизм народным движением, а наших промышленников - невинными агнцами? Там у нас хотя бы проводят эксперименты. Там хотя бы искренне пытаются искоренить нацизм. Нет там нацистам житья, нет и не будет, и они это прекрасно знают. Там хотя бы пытаются дать возможность антинацистским силам играть ведущую роль... Не знаю, чем все кончится, будет ли советская политика иметь успех, но по крайней мере они пытаются что-то сделать... Не сердись, Вальтер. Таково мое мнение, и я от него не собираюсь отказываться.