Валентин Бережков - Как я стал переводчиком Сталина

Сталин все более мрачнел и наконец прервал собеседника вопросом:

— Правильно ли я понял, что второго фронта в этом году не будет?

— А что вы понимаете под вторым фронтом? — спросил Черчилль, явно стараясь оттянуть неприятное объяснение.

— Под вторым фронтом я понимаю вторжение большими силами в Европу в этом году, — не без раздражения ответил Сталин.

— Открыть второй фронт в этом году в Европе англичане не в состоянии. Но они полагают, что второй фронт может быть создан в другом месте. Операция на французском побережье в этом году принесла бы больше вреда, чем пользы, и отрицательно отразилась бы на приготовлениях к операции большого масштаба в 1943 году. Боюсь, что это для вас будет неприятным известием, но должен заявить, что, если бы операция в нынешнем году могла оказать помощь нашему русскому союзнику, мы бы не остановились перед большими потерями, чтобы отвлечь от него силы противника. Однако если бы это предприятие не привело к отвлечению никаких сил, то оно испортило бы перспективы операции в будущем и, следовательно, было бы большой ошибкой…

Черчилль попросил высказать свое мнение Гарримана, который тут же присоединился к позиции премьера. Стало ясно, что от обещания открыть второй фронт в 1942 году отказывается и президент Рузвельт. Медленно выговаривая слова, возможно, даже с нарочито подчеркнутым грузинским акцентом, Сталин произнес:

— У меня другой взгляд на войну. Тот, кто не хочет рисковать, не выигрывает сражений. Англичанам не следует бояться немцев. Они вовсе не сверхчеловеки. Почему вы их так боитесь? Чтобы сделать войска настоящими, им надо пройти через огонь и обстрелы. Пока войска не проверены на войне, никто не может сказать, чего они стоят. Открытие сейчас второго фронта предоставляет случай испытать войска огнем. Именно так я и поступил бы на месте англичан. Не надо только бояться немцев…

Эти замечания Черчилль счел оскорбительными. Дымя сигарой, он в волнении стал говорить о том, что в 1940 году Англия стояла одна перед угрозой гитлеровского вторжения. Тем самым он довольно прозрачно намекнул на то, что тогда Москва поддерживала «дружеские» отношения с Германией. Однако, продолжал британский премьер, англичане не дрогнули, а Гитлер не решился осуществить высадку из-за успешных действий британской авиации.

Но тирада Черчилля не произвела впечатления на Сталина. Он напомнил, что, хотя тогда Англия действительно одна противостояла. Германии, она бездействовала. Не пришла сразу же на помощь Польше, никак не реагировала на захват Гитлером Норвегии и Дании, активно не вмешалась во время балканской кампании немецких и итальянских фашистов весной 1941 года. Действовала только британская авиация, но этого мало.

Изложенные Черчиллем планы высадки американских и английских войск в Северной Африке несколько смягчили атмосферу. Сталин даже увидел некоторые положительные стороны этой операции. Но все же горечь в связи с отказом от вторжения во Францию доминировала в кремлевской атмосфере почти до самого конца визита Черчилля. Не изменилась она и после банкета, устроенного Сталиным в Екатерининском зале Кремля в честь гостя. Черчилль, сославшись на усталость, отказался от традиционно следовавшего после ужина кинопросмотра, что в кулуарах восприняли как знак натянутых отношений между союзниками. Возможно, что именно это побудило Сталина сделать крутой поворот. Он понимал, что не может ничего изменить, что он не в состоянии заставить Англию и США выполнить обещание о втором фронте и что дальнейшее обострение отношений может иметь лишь отрицательные последствия. Нельзя было не считаться и с тем, что сведения о разладе в стане союзников могут просочиться вовне и будут использованы геббельсовской пропагандой. Раз ничего поделать нельзя, надо идти на примирение, решил Сталин. Придется продемонстрировать перед всем миром единство трех великих держав, показать, что они намерены действовать совместно против общего врага. Да и высадка в Северной Африке, если она произойдет, не может не затруднить положение немцев, а быть может, заставит их оттянуть какие-то части с советского фронта. Словом, нет смысла дальше ссориться с Черчиллем. Этим дела не поправишь.

Обстановка последней встречи двух лидеров 15 августа, накануне вылета Черчилля из Москвы, была прямо-таки дружеская. Сталин излучал любезность и предупредительность, что поначалу ошарашило Черчилля. Но вскоре и он включился в игру в «дружбу» с «хозяином» Кремля. Говорили о многом. Сталин вновь подчеркнул важное значение высадки союзников в Северной Африке, давая понять, что примирился с неизбежным, и заключил эту часть беседы словами:

— Да поможет вам Бог…

— Бог, конечно, на нашей стороне, — согласился Черчилль.

— Ну а дьявол, разумеется, на моей, и объединенными усилиями мы победим врага, — подхватил Сталин, намекая на объявленную некогда Черчиллем готовность заключить союз с дьяволом, если тот будет воевать против Гитлера.

Затем Черчилль напомнил, что предупреждал через посла Криппса Москву о готовившемся нападении Германии на Россию. Сталин никак не реагировал на это, заметив лишь, что всегда ожидал нападения, но полагал, что его удастся оттянуть до весны 1942 года. Не мог же он признаться, что на протокольной записи беседы Вышинского с Кригшсом собственноручно начертал: «Очередная британская провокация».

Поговорили о предвоенном периоде, причем Черчилль согласился, что англо-французская делегация, которая вела в Москве переговоры в 1939 году, была недостаточно представительной и не имела необходимых полномочий заключить серьезное соглашение. Сталин рассказал в общих чертах о поездке Молотова в Берлин, его переговорах с Гитлером и Риббентропом и о том, как во время последней беседы с германским министром иностранных дел в столице рейха была объявлена воздушная тревога.

— Зачем вы тогда бомбили моего Вячеслава? — шутливым тоном спросил Сталин своего гостя.

— Я всегда считал, что никогда не следует упускать счастливую возможность, — в тон ему ответил британский премьер.

Время уже приближалось к полуночи. Рано утром Черчилль должен был отправляться на аэродром. Но Сталин не хотел его отпускать.

— Почему бы нам не зайти в мою кремлевскую квартиру и не выпить по рюмочке? — спросил Сталин.

— Я никогда не отказываюсь от подобных предложений, — согласился Черчилль.

И они тут же отправились по переходам Кремля, вышли в небольшой дворик, пересекли проезжую часть и оказались в квартире Сталина, которую британский премьер назвал «скромной и умеренной по размерам»: столовая, гостиная, кабинет и большая ванная комната. Сталин не сказал гостю, что в прошлом это была квартира Бухарина. Они обменялись жильем после самоубийства жены Сталина Надежды Аллилуевой.