Вячеслав Кондратьев - Сашка

В помещении, резко пахнувшем лекарствами, находился еще врач в белом халате и незнакомый Сашке старший лейтенант.

Сашка шагнул к Зине, хотел было что-то сказать, непроизвольно потянул руки к ней, но она, отступив в сторону и давая ему проход, почти беззвучно произнесла:

- Проходите, раненый...

Сашкины руки, повисев недолго в воздухе, бессильно упали, а сам он не сдвинулся с места.

- Ко мне проходите, ко мне, - сказал военврач вроде ласково. - Зина, снимите повязку.

Как во сне подошел Сашка к столу, сел на табурет и протянул раненую руку Зине. Она ловко размотала бинт, но, когда присохшая подушечка отрывалась от раны, резануло болью и Сашка еле-еле сдержал стон.

- Пошевелите пальцами. Вот так. Еще. - Врач осмотрел раны, потрогал руку и начал что-то писать.

- Опять в руку. И опять в левую, - поморщился старший лейтенант. Обратите внимание, доктор. Слишком много у нас таких ранений.

- Перевязывайте, Зина, - пропустил мимо слова лейтенанта врач.

- Я повторяю, товарищ военврач, обратите внимание!

- У него два пулевых ранения.

- Это ничего не значит. Они там умудряются по-всякому делать.

До Сашки пока не доходил смысл этого разговора. Он замирал и таял от прикосновения Зининых рук.

Но потом, поймав на себе подозрительный пристальный взгляд, догадался: этот аккуратненький, поскрипывающий новыми, еще не успевшими пожелтеть ремнями штабник в чистенькой гимнастерке с ослепительно белым воротничком, не хлебнувший и тысячной доли того, что довелось Сашке и его товарищам, подозревает его, Сашку, что он... сам себя... Да в самые лихие дни, когда, казалось, проще и легче - пулю в лоб, чтоб не мучиться, не приходила Сашке такая мысль.

Кровь бросилась в голову, а горло петлей захлестнуло - не вздохнуть, не выдохнуть. Не помня себя, поднялся Сашка, шагнул на лейтенанта... Будь в руках автомат, невесть чего мог натворить...

- Да ты что?.. Ты что, старшой, сдурел, что ли? Ты что?.. - Дальше Сашка слов не находил, только сжимал до боли, до хруста в костях пальцы правой руки.

Зина, охватив его сзади, потянула к себе, а лейтенант поднялся и цыкнул:

- Молчать! Прекратить истерику!

- Да ты роту... роту собери здесь... и я с тобой обратно на передок какой есть, раненый пойду! Понял? Пойдем! - Сашка захлебывался, выбрасывая все это. - Пойдем с ротой-то? Да в наступление, да в разведку! Посмотрел бы я на тебя там. Эх ты... - Сашка выругнулся и, притянутый Зиниными руками, рухнул на табуретку.

Из ран хлынула кровь, в глазах потемнело. Не держи его Зина за плечи, свалился бы на пол.

- Уйдите, старший лейтенант, - сухо сказал врач. - Зина! Морфий.

- Как его фамилия? - потянулся лейтенант к Сашкиной санкарте. Распустились там совсем...

- Я прошу, выйдите и не мешайте работать, - повторил военврач.

А Сашка, бывалый боец Сашка, у которого все смерти на передке не выжали ни одной слезинки, вдруг забился во всхлипах вперемежку с ругательствами.

Словно в полусне было остальное - как сделала Зина укол, как снова перевязала руку, как украдкой поглаживала его по голове, говоря, будто чужому:

- Успокойтесь, раненый... Успокойтесь...

Очнулся Сашка только на улице, когда солнечные лучи полоснули по глазам, а Зинина рука, сжав его локоть, повела по ступенькам крыльца.

- Что это я?.. Психанул никак? И матерился?

- Ничего, ничего... Идем до палаты. Отдохнуть тебе надо. Успокойся, обойдется все...

- Кто этот старшой?

- Из штаба... А кто по должности, не знаю.

- Вот оно что... Вы тут разве не слыхали, что меня сам комиссар батальона к награде представил... за немца... А он...

- Ну его! Забудь об этом. Пойдем.

- Погоди, закурю, - Сашка полез в карман за табаком.

- Давай заверну.

- Умеешь? - удивился он.

- Научилась, просят раненые-то.

Сашка поглядел на Зину - изменилась она. И не только что побледнелая и похудевшая, а что-то новое в лице и глаза беспокойные.

- Ну, как ты тут?

- Что я? О себе расскажи.

- Что рассказывать? Видишь, живой я...

- Вижу, Сашенька... И не надеялась. Раненые такое рассказывали - сердце холодело. Спрашивала о тебе всех, а смешно, фамилию твою не знаю, в какой роте, в каком взводе, тоже. Никто ничего толком мне ответить и не мог. А целых два месяца... Господи, хоть весточку какую прислал с кем.

- Не до того, Зина, было... - Он опять взглянул на Зину. - Досталось и тебе, вижу. Скулы-то подвело.

- Вначале, когда первые бои шли, раненых была уйма, уставали очень. Сейчас чуть посвободней стало, так о тебе думала, как ты там...

- Думала-таки?

- А как же? Спас ты меня тогда, - сжала она легонько Сашкины пальцы,

- Ну, об этом ты не поминай, - перебил Сашка, а потом, помолчав немного, спросил: - А зачем он приходил в перевязочную-то?

Повернулись его мысли на происшедшее. Все же неудобь вышла - старшего лейтенанта да на "ты", да матом... Не то что Сашка боялся - чего ему бояться, когда самое страшное позади, - но не по себе как-то было. Ведь Сашка боец дисциплинированный, а тут вот как получилось...

- Ты про кого? - спросила Зина.

- Да про старшого этого.

Зина замялась как-то, и он заметил это.

- Кто его знает? Зашел зачем-то... Не помню.

- А ты вспомни, - не отставал Сашка.

Зина помолчала в нерешительности, а потом сказала:

- Ладно, скажу, все равно узнаешь. Завтра же Первое мая. Так приглашал в штаб на вечер...

- На вечер? - недоуменно протянул Сашка.

- Да, на вечер. У них там патефон есть, баян... Танцы будут...

- Какие танцы! Врешь, Зина! Быть этого не может! - почти выкрикнул Сашка, и шатнуло его даже.

- Может, ответила Зина. Еще как может, Саша. Не пойду я, не волнуйся. Еще до тебя отказала.

- Погоди. Как же это так... - все еще не приходил в себя он, все еще не укладывалось у него в голове услышанное.

Шагов пятьдесят они прошли, и только тогда смог Сашка осмыслить, что тыл есть тыл, конечно, и у него своя жизнь, что ничего, в сущности, нет зазорного, что будет праздновать он Первомай, что из какого-то НЗ будет и выпивка и закуска... Но то умом, а душой принять этого он не может. Ведь, что ни говори, бригаду-то почти всю побило... До праздников ли тут, до вечеров ли?

- Успокойся, Саша, успокойся. Не пойду я, - говорила Зина, видя, что у Сашки подрагивают губы, а лицо будто почернело.

- Да, не ходи, Зина, - строго так сказал он. - Понимаешь, нельзя это... Веселиться нельзя, когда все поля в наших! Понимаешь?

- Понимаю, конечно. Не переживай ты. Сейчас уложу тебя на коечку, отдохнешь, поспишь... Хлеба принести тебе? У меня есть немного.

Сашка проглотил слюну, но отказался. Еще не хватало, чтобы он Зину стал объедать. Вот табачку бы... Кончился у него.

- Есть у меня, - радостно сообщила она. - Девчата на сахар меняли, а я оставила пачку...

- Надеялась все же, что вернусь я?

- Не очень, Саша, - как-то серьезно ответила она. - Но все же надеялась. Как без надежды-то?