Валентин Масальский - Скобелев: исторический портрет

Как один из парадоксов Скобелева биографы отмечали его лояльность по отношению к Александру II, проводившему ненавистную белому генералу пруссофильскую политику, и неприязнь к его преемнику — германофобу. Ответ на этот вопрос не представляет трудности. Поворота во внешней политике, осуществленного Александром III, Скобелев не увидел. Но реакционный курс его во внутренней политике при жизни Скобелева уже определился. Консервируя старые общественные формы, сохраняя в неприкосновенности институт монархии, он делал неизбежным рост внутренней оппозиции.

О настроениях Скобелева можно судить с достаточной определенностью по следующему факту. В июне 1881 г. на квартире Д.П.Дохтурова собралась довольно многочисленная компания: новый (после А.В.Адлерберга) министр двора граф Воронцов-Дашков, начальник царской охраны генерал Черевин, Драгомиров, Скобелев, князь Щербатов и сам мемуарист Врангель. Сначала говорили о «хозяине» или — почему-то — «дворнике» Александре III и отзывались о нем нелестно, Потом речь зашла о внутреннем положении России. Все сходились на том, что «самодержавие роет себе могилу». Один только Воронцов делал вид, что настроен оптимистически. После разъезда большинства гостей Скобелев, по привычке меряя шагами кабинет и теребя баки, возмущенно проговорил:

«— Пускай себе толкуют! Слыхали уже эту песню! А все-таки в конце концов вся их лавочка полетит тормашками вверх… Полетит, — смакуя каждый слог, повторил он. — И скатертью дорога. Я, по крайней мере, ничего против этого лично иметь не буду.

— Полетят, полетят, — ответил Дохтуров, — но радоваться этому едва ли приходится. Что мы с тобой полетим вместе с ними, еще полбеды, а того смотри, и Россия полетит…

— Вздор, — прервал Скобелев, — династии меняются или исчезают, а нации бессмертны.

— Бывали и нации, которые как таковые распадались, — заметил Дохтуров. — Но не об этом речь. Дело в том, что, если Россия и уцелеет, мне лично совсем полететь не хочется.

— И не летай, никто не велит.

— Как не велит? Во-первых, я враг всяких революций, верю только в эволюцию и, конечно, против революции буду бороться, и кроме того, я солдат и как таковой буду руководствоваться не моими симпатиями, а долгом, как и ты, полагаю.

— Я?! — почти крикнул Скобелев, но одумался и спокойно, посмеиваясь в усы, сказал:

— В революциях, дружище, стратегическую обстановку подготовляют политики, а нам, военным, в случае чего, предстоять будет одна тактическая задача. А вопросы тактики, как ты сам знаешь, не предрешаются, а решаются во время самого боя, и предрешать их нельзя».

Эти высказывания говорят о многом, и мы к ним еще вернемся. Пока же сделаем из этого многозначительного диалога ясный и бесспорный вывод: Скобелев понимал неизбежность революции и гибели самодержавия и желал этого. Но людей с таким настроением было тогда немало. Скобелев же отличался от них тем, что он, как верно подчеркивал Победоносцев, мог не только говорить, но и действовать. О решимости Скобелева писал тот же Врангель: «Не умри он преждевременно, он сыграл бы, конечно, решительную роль».

Известный «князь-бунтовщик» революционер-анархист П.А.Кропоткин в своих воспоминаниях писал о намерениях Скобелева: «Из сообщений Лорис-Меликова, часть которых была обнародована в Лондоне приятелем покойного (см. «Конституция Лорис-Меликова», лондонское издание Фонда вольной прессы 1893 г.), видно, что, когда Александр III вступил на престол и не решался созвать Земских выборных, Скобелев предлагал даже Лорис-Меликову и графу Игнатьеву… арестовать Александра III и заставить его подписать манифест о конституции. Как говорят, Игнатьев донес об этом царю и таким образом добился назначения себя министром внутренних дел». Правда, в указанном Кропоткиным издании названного им материала нет, на что исследователи давно обратили внимание. Не будем разбирать, почему он был исключен. Не внушает доверия и сообщение о доносе Игнатьева. Раскрытие царю замысла Скобелева грозило бы ему очень серьезными последствиями, во всяком случае о продолжении службы не могло бы быть и речи. В нашем контексте важно другое: готовность Скобелева к прямым, даже очень рискованным действиям ради введения конституции.

Наконец, в нашем распоряжении есть еще два документа, бесспорно говорящих о попытке Скобелева не только добиться введения конституции, но свержения монархии. Первый из этих документов — письмо, которое после Февральской революции 1917 г. направил в редакцию журнала «Голос минувшего» Ф.Дюбюк, однокашник Скобелева по академии Генерального штаба. В ЦГВИА я пролистал и его послужной список. «Совершившееся в великие дни русской революции в марте 1917 г. (по новому стилю. — В. М. ) падение дома Романовых заставляет вспомнить об одной попытке свержения этой династии в царствование Александра III, — о замысле Белого Генерала. Правительство Александра III, уверившись в том, что М.Д.Скобелев замышляет сделать переворот и свергнуть династию Романовых…», приняло против него чрезвычайные меры, о которых мы расскажем ниже. Это документальное свидетельство не оставляет сомнений в намерениях Скобелева.

Второй, неопубликованный документ это — хранящееся в ОР РГБ письмо в редакцию газеты «Утро России» отставного генерал-лейтенанта К.Блюмера, в Ахал-Текинскую экспедицию молодого офицера (послано также после Февральской революции). Возражая Л.Ф.Снегиреву, пытавшемуся в статье о смерти Скобелева представить его в качестве «монархиста par excellence» (преимущественно), этот свидетель, близко общавшийся со Скобелевым во время двухмесячного пребывания небольшого летучего отряда на персидской границе, ссылается на многочисленные личные с ним беседы. По его словам Скобелев, «считав себя как бы в своем семейном кругу, говорил на разные политические и патриотические темы без особого стеснения; помню, например, как он однажды довольно недвусмысленно дал понять, что считает ненормальным положение России, как славянской державы, под скипетром немецкой династии». Эта мысль, очень характерная для Скобелева, нам уже известна. Более принципиально следующее сообщение Блюмера. Скобелев, писал он, был предан личности Александра II, «но это нисколько не отражалось на его политических убеждениях. Отношения же его к новому императору вскоре выяснились в отрицательную сторону, а когда стало окончательно определяться реакционное направление правительства последнего, то Скобелев попытался составить заговор с целью арестовать царя и заставить его подписать конституцию. Как видно, монархизм, да еще «par excellence», белого генерала мало отличался от политических убеждений его однофамильца, нынешнего министра труда». В этом свидетельстве мы находим новое, независимое от П.А.Кропоткина и Ф.Дюбюка, подтверждение плана Скобелева об аресте Александра III и введении конституции. Оно также вновь подтверждает уже нам известный принципиальный антимонархизм генерала, его политический радикализм, позволявший сравнивать его убеждения с убеждениями социалиста (не исключено, что здесь лежит разгадка многочисленных указаний Немировича-Данченко, что он не может раскрыть читателям убеждения Скобелева).