Владимир Голяховский - Путь хирурга. Полвека в СССР

— А вот насчет аспирантуры, так это может оказаться непросто. Я-то возьму тебя с удовольствием, но партийный комитет станет возражать — они рекомендуют только членов партии. Надо подумать, как их обойти.

Тот важный разговор дал мне надежду на продолжение карьеры, но все-таки оставил в душе осадок неудовлетворения: как много интриг в уважаемом мной ученом мире!

Теперь надо было срочно переезжать на новое временное жилье и как можно скорей составлять план диссертации. Мы с родителями начали переезд. Вдруг позвонила Ирина, она плакала и была в панике:

— Ой, приезжай скорей — меня чуть не убил кусок упавшей с потолка штукатурки.

Я кинулся к ней. Она, испуганная, сидела в углу, а на потолке зияла большая дыра — их квартира была на последнем этаже, крыша промокла, и упал громадный пласт потолка. По счастливой случайности он не задел Ирину. Я представил себе, какой ужас она пережила, схватил се в охапку и привез на новое, еще не устроенное жилье. Так началась, наконец, наша совместная жизнь.

Надо было зарегистрировать наш брак — ребенок должен быть законнорожденным. Мы думали об имени и договорились: если будет девочка, назовем Женя, в честь ее покойного отца; а мальчика назовем Владимиром, чтобы был Владимир Владимирович, так звали моего покойного деда (его очень любила моя мама). Прямо из ЗАГСа родители пригласили нас в старый роскошный ресторан «Гранд-отель», напротив музея Ленина. Тот отель с рестораном давно снесли, а жаль памятника доброй богатой старины.

Пятого января 1958 года Ирина родила сына. Было около часа ночи, я сидел в посетительской, через две комнаты от родовой. На секунду мне послышался какой-то писк, но я не придал этому значения. Дежурная врач-акушер знала, что Ирина — жена доктора. Приняв роды, она вышла ко мне:

— Ну, слышали?

— Слышал что?

— Голос вашего сына.

— Сын… какой он? — я не знал, что сказать, и спросил от растерянности.

— Какой? Без дефектов, — ответила дежурная.

Она имела в виду физическое развитие младенца. Но я тогда же подумал: это самая лучшая оценка — без дефектов; пусть она останется с моим сыном навсегда.

Я возбужденно шел по холодным заснеженным улицам к теще — сказать ей. Она открыла дверь, вопросительно глядя. Она хотела внучку. Я выпалил:

— Поздравляю вас с внуком!

Теща поджала губы и сухо ответила:

— Ничего хорошего я от вас и не ожидала.

Ну что было сказать ей? Я улыбнулся и пошел в нашу новую квартиру — к родителям.

— Ну, кто, кто?

— Сын, Владимир Владимирович.

Мы расцеловались и распили бутылку шампанского.

В первый же вечер после рождения сына я понес Ирине передачу — деликатесы и фрукты. Было строгое правило: в родильный дом никого не пускали во избежание занесения инфекции. Поэтому новоиспеченные отцы или бабушки сидели внизу, в приемной, и ждали. Появлялась санитарка, разносившая передачи. Все кидались к ней и отдавали пакеты и записки. Когда она возвращалась с написанными ответами, опять все кидались к ней, хватали записки и давали ей чаевые — по рублю. Ирина писала смешные записки, что сын очень много и жадно ее сосет, самый жадный из всех. Просила что-то принести. Я ходил туда десять вечеров подряд, пока их не выписали.

В морозный день я поехал на такси за Ириной и сыном, со мной теща и ее домработница Нюша. Теща заморочила меня советами — как взять на руки сына и что обязательно надо дать на чай медсестре, которая его вынесет из дверей. Я нервничал, ожидая первой встречи с сыном, слушал рассеянно.

Ирина выскочила из дверей веселая и счастливая, как птичка. За ней толстая баба-нянька несла какой-то сверток — моего сына. Я неловко сунул ей в руки десять рублей (немалые деньги тогда) и еще менее ловко взял на руки завернутого в ватное одеяло сына. Теща приподняла край пеленки над его лицом и застонала от удовольствия видеть внука. Нюша сказала: «Красавец!». Я этого не находил, по-моему, он выглядел довольно непривлекательно: лицо красное, нос маленький и курносый, губы большие.

В такси теща спросила:

— Сколько вы дали санитарке?

— Десятку.

Она недовольно поджала губы. Но мне для своего сына ничего не было жалко. С того первого момента мои расходы на сына постоянно увеличивались.

Вскоре я убедился, что для кандидатской диссертации нужны три параметра: надо иметь идею, надо собрать научный материал, а сверх этого надо преодолеть интриги внутри научного мира.

Однажды, после моего разговора с Языковым, доцент Винцентини читала лекцию на тему: «Лечение привычного вывиха плеча». Она рассказывала о методе операции профессора Фридланда, не упоминая, однако, что раньше он был директором нашей клиники. Идея метода заключалась в укреплении плечевого сустава созданием новой связки. Ее делали из фасции (покрытия мышц) самого больного. Сначала делался разрез вдоль бедра и сразу под кожей выкраивалась полоска из фасции, рану зашивали. Потом делали разрез над больным плечевым суставом и укрепляли его дополнительной связкой из взятой полоски фасции. Рану зашивали и накладывали гипсовую повязку на плечо. Фактически операция состояла из двух разрезов и двух частей.

Я уже несколько раз ассистировал на таких операциях, результаты были хорошие, но мне не нравилось, что больным с вывихом плеча надо делать разрез еще и на бедре. Во-первых, приходилось объяснять больным, что хотя у вас больное плечо, но сначала сделаем вам разрез на бедре; во-вторых, это удлиняло операцию; в-третьих, после разреза на ноге больным следовало неделю лежать, не вставая; в-четвертых, потом приходилось разрабатывать движения не только в руке, но и в ноге. Одним из наших больных был знаменитый футболист 1940–1950-х годов Григорий Федотов, капитан команды ЦСКА. У него много раз вывихивалось плечо, и это мешало ему играть. Профессор Фридланд сделал ему свою операцию — вывихи прекратились, но он долго не мог играть из-за разреза на бедре и никогда уже не восстановил свою спортивную форму.

Все это я обдумывал для будущей диссертации. В те годы в научных журналах стали появляться статьи о применении в хирургии пластмассовых тканей для пластических целей. Мы знали об этом из статей из-за границы — там из капрона, нейлона, тефлона и других пластмасс делались сосуды и другие искусственные ткани. Россия, как всегда, отставала — у нас еще не было тех материалов.

В конце своей лекции Винцентини спросила:

— Какие есть вопросы?

Я поднял руку:

— Можно ли вместо фасции бедра укреплять плечо искусственной пластмассовой тканью?

— Думаю, что это возможно, но никто не пробовал, — сказала она.

Я пошел за ней в кабинет:

— Ксения Максимильяновна, профессор предложил мне тему для диссертации — хирургическое лечение привычного вывиха в плечевом суставе.