Николай Ховрин - Балтийцы идут на штурм! (c иллюстрациями)

[179]

довал противника на протяжении 100 верст и уничтожил его как организованную боевую величину. Наши потери за все время: 19 убитых, 92 раненых».

Так окончился путь большой группы белогвардейских войск. Начиная с момента, когда наш бронепоезд выпустил первые снаряды по вражеским эшелонам на станции Томаровка, и кончая полным разгромом ударников прошло двенадцать дней. Только отдельным манакинцам удалось спастись и пробраться на Дон.

Там в это время основной силой была группа контрреволюционных войск, собранная генералом Калединым. В ней насчитывалось примерно семь тысяч человек. В случае если бы трехтысячному отряду ударников удалось прорваться к Каледину, силы последнего увеличились бы значительно.

Бои под Белгородом сыграли серьезную роль. Не случайно Центральный Комитет большевистской партии под председательством В. И. Ленина рассматривал ход боевых действий под Белгородом на заседании 29 ноября. О победе над ударниками «Правда» сообщила в своем экстренном выпуске.

Еще во время преследования моряками отступающего неприятеля в Белгород приехали представители Харьковского ревкома — товарищи Руднев, Данишевский и Берлин. Они рассказали, что в Харькове складывается исключительно сложная обстановка. Положение местного Совета непрочно. Опираться он пока может только на небольшие, и слабовооруженные отряды красногвардейцев. В городе находятся воинские части, в которых очень сильно влияние петлюровцев. Если они вдруг выступят против Совета, у Харьковского ревкома не хватит сил удержать власть.

А такие попытки уже были. Петлюровцы пробовали овладеть телеграфом. Лишь с большим трудом красногвардейцы отстояли его. Представители Харьковского ревкома просили как можно скорее прибыть к ним на помощь.

После разгрома ударников у деревни Драгунской балтийцы вернулись в Белгород. В это время сюда прибыл из Брянска и отряд Сиверса. Мы договорились, что направимся в Харьков вместе. К сожалению, из строя вышел наш бронепоезд, и его пришлось поставить на ремонт. Черноморцы еще не собрались — часть из них вылавливали остатки манакинцев. Они обещали выехать следом.

В Харьков наш отряд и отряд Сиверса прибыли 8 декабря. Эшелоны встали на запасных путях невдалеке от вокзала. Не мешкая, матросы захватили здания вокзала

[180]

и телеграфа, а артиллеристы Сиверса установили пушки на Холодной горе, господствующей над городом. Все это было сделано по плану, разработанному еще в Белгороде вместе с представителями Харьковского ревкома. Сразу же установили связь с ревкомом, который помог нам разобраться в обстановке.

Большое впечатление на меня, да и на всех наших товарищей произвел Артем (Сергеев), возглавлявший в это время харьковских большевиков. Это был коренастый, крутоплечий человек недюжинной силы. Его волевое лицо с небольшими усами казалось высеченным из гранита. В глубине широко открытых глаз таилась лукавинка. Он сказал нам, что основную опасность представляют 2-й Украинский полк и автобронедивизион, присланный в Харьков незадолго до Октябрьской революции. Полк, по сути, поддерживает контрреволюционную Центральную раду, а бронедивизион открыто не признает Советскую власть.

По совету Артема мы решили попробовать сначала вступить в переговоры с командованием бронедивизиона, который помещался на Мироносицкой улице (сейчас улица Чернышевского). Туда направились представители наших двух отрядов. Делегация выглядела внушительно: со мной пошли Железняков и Берг. И Сиверс взял с собой двух человек.

Встретили нас холодно. Разговаривал с нами командир дивизиона. Присутствовавшие при этом офицеры и члены солдатского комитета лишь поддакивали. У нас сложилось впечатление, что комитет здесь существует только ради формы.

Сухощавый и подтянутый командир бронедивизиона (видно, кадровый офицер) обратился к нам:

— Если вы хотите вести дружеские переговоры, то прошу объяснить, для какой цели выставлены пушки на Холодной горе?

Насупившийся Эйжен Берг раскрыл было рот, но Сиверс, положив ему руку на плечо, опередил его:

— А разве они кому мешают? Стоят, молчат, пейзаж не портят...

Наш собеседник стиснул зубы, но сдержался и произнес спокойно:

— Допустим, что так... Что дальше?

— Разрешите мне несколько слов, — сказал я. — Мы отправляемся на юг против Каледина. Ваши машины стоят здесь без дела. Нам хотелось бы заполучить их.

— Наши броневики, — сказал командир дивизиона,

[181]

взвешивая каждое слово, — из Харькова не уйдут. Они должны поддерживать порядок в городе.

— А какой порядок? — спросил вдруг Железняков. — Вернее, чей?

— Я понял ваш вопрос, — кивнул головой сухощавый, — и могу вам твердо сказать: ни Керенскому, ни раде, ни большевикам мы этих машин не отдадим. Попробуете взять? Пожалуйста, но только через наши трупы!

Разговор на этом закончился. Мы вернулись на вокзал, чтобы обсудить, что делать дальше. Собрались в штабном вагоне матросского отряда. Пришли к нам и товарищи из Харьковского ревкома. Сообща решили, что надо попытаться захватить броневики.

Вечером начали осуществлять свой план. В двух концах Мироносицкой улицы поставили пушки, нацелив их на бронедивизион, и предложили ему сдаться. Однако командование части оставило наш ультиматум без внимания. Тогда кто-то предложил направить в сторону дивизиона с демонстративной целью один из броневиков балтийцев.

Направили посыльного в отряд с приказом привести машину. Прошло минут двадцать, как вдруг Артем спохватился, что надо предупредить артиллеристов. Не зная, что бронеавтомобиль пойдет наш, они могли обстрелять его. Перспектива ни за что ни про что потерять его встревожила меня, и я, взяв подвернувшегося извозчика, вместе с членом Харьковского ревкома Фельдманом поехал к нашим пушкарям. Мы были от них уже совсем близко, когда раздался выстрел. Лошадь, вздрогнув, остановилась. А мы пулей вылетели из пролетки, крича на бегу, чтобы больше не вели огонь.

К счастью, снаряд не задел броневик. Зато переполох на улице поднялся невообразимый. Выстрел разбудил жителей, услышали его и в бронедивизионе. Надо сказать, что он весьма подействовал на нервы наших противников. Если до этого они затягивали переговоры о сдаче, то теперь быстро приняли все наши условия. Находившиеся в распоряжении дивизиона солдаты и офицеры сдали нам все свое оружие и двенадцать бронеавтомобилей. Сложнее обстояло дело со штабом бронедивизиона. Офицеры, засевшие в здании, не хотели сдаваться. Мы попробовали ворваться в дом, но были встречены пулеметным огнем из окна. Подступиться к зданию со стороны улицы оказалось невозможно.

Я повел наших пулеметчиков во двор жилого корпуса, расположенного напротив. Поднялись на второй этаж, по-