Фриц Шахермайр - Александр Македонский

Царь не только лишил Пармениона его влияния на армию, он сумел также снять окружавших его людей с ведущих постов. Брат Пармениона, Асандр, остался в Лидии, Гегелох был послан на Геллеспонт, Никанор и Филота сохранили свое положение, но их не привлекали к решению особо важных задач. Отправившись из Сидона на усмирение горных племен кабилов, Александр оставил командовать вместо себя Кратера и Пердикку, а не сыновей Пармениона. Когда он повел в бой морскую эскадру, на его левом фланге снова был Кратер. Характерно, что оба они (Пердикка и Кратер) происходили из западных горных областей Македонии. Складывается впечатление, что молодой царь вообще охотнее опирался на знать из горных районов, а не на знатные роды материковой Македонии. Наряду с этим он все чаще привлекает своих сверстников из пареа. Правда, с Гарпалом, назначенным казначеем войсковой кассы, произошла скандальная история: перед самой битвой при Иссе он сбежал в Элладу. Ответственные задания Александр стал также давать своему ближайшему другу Гефестиону, например поручил ему образовать Сидонское царство, назначил его командующим флотом во время несложного перехода из Тира в Египет. Эригию было поручено командование всадниками союзников. Укрепилось положение Лаомедона, ведавшего захваченными на Востоке военнопленными. Таким образом, повсюду наблюдаются перестановки должностных лиц, но, так как они проходили легко, без особого нажима и не сопровождались жесткими мерами, они не вызывали неудовольствия и вражды. Оттого и Парменион вел себя лояльно и корректно, несмотря на обуревавшие его внутренние сомнения. Кроме того, Александр с особой симпатией относился к сыну Пармениона, Гектору, который утонул во время кораблекрушения на Ниле [134] Curt. IV, 8, 7 и сл. .

Такова была обстановка, которая все более усложнялась усилением борьбы между сторонниками различных взглядов на будущий мир. Каким суждено ему быть: таким, о каком мечтал Филипп, или таким, к какому стремился Александр. Юный царь пренебрегал памятью отца.

Как уже говорилось, в первом письме к Дарию он подчеркивал собственное значение, преуменьшая роль Филиппа. Складывалось впечатление, будто бы до Александра в Македонии не было ни государства, ни военной организации. То же самое можно было сказать и о целях этой войны. Ее начали из-за греков, но, когда Александр решил захватить всю Азию, она беспредельно расширила свои границы. Приблизительно такие мысли зарождались в кругах недовольных военачальников. Но армия не спрашивала, за что она воюет. Она воевала за Александра.

Для прежних Аргеадов такого рода сомнения и упреки создали бы непреодолимые преграды. Они не были абсолютными властителями, сами подчинялись традициям и общественному мнению; Александра же не волновали традиции, а общественное мнение в лагере интересовало лишь в той мере, в какой он мог изменить его в свою пользу. Поэтому он устраивал пирушки с гетайрами и различные празднества, на которых в полной мере могло проявиться магическое действие его личности. Сначала людей восторженных, колеблющихся и даже слабых влекло к нему самому, а затем уже к его сформулированным и еще не сформулированным целям, к его пламенному романтизму в сочетании с холодным разумом.

В облике Александра стала постепенно проявляться двойственность. С одной стороны, люди видели ослепительного героя, обворожительного в кругу друзей, прекрасного предводителя армии, заботливого отца воинов, а с другой — грозного, вспыльчивого, мрачного царя, сеющего ужас вокруг себя. В первую очередь его гнев ощущали враги — наемники при Гранике, попавшие в плен защитники Фив, Тира и Газы. По отношению к ним он проявлял суровость и даже жестокость. Его сторонники также испытывали на себе гнев Александра, как это, например, было при получении им первого письма Дария или при переговорах с тирскими послами. Но царь не только вел себя несдержанно, он становился подозрительным и все больше прислушивался к доносам. Он все еще возил с собой закованного в цепи Линкестида; то здесь, то там смещал наместников и следил за настроениями Филоты [135] О слежке Кратера за Филотой см.: Plut. Al., XLVIII и сл.; De fort. AL, 2, 7, 339E; Arr. III, 26, 1 и сл. . В переписке с Дарием впервые в полной мере предстало перед нами самомнение царя, его самолюбование и жажда абсолютной власти. Будущее покажет, что этим качествам всегда сопутствует и рост подозрительности.

После завоевания Тира и Газы Александр уже не мог откладывать поход в Египет, все еще остававшийся персидской провинцией. Ему предстояло стать последним звеном в цепи завоеванных стран Восточного Средиземноморья. Кроме того, захватив Египет, македоняне получали возможность оказывать давление на Афины, контролируя вывоз египетского зерна. Почему же Александр не поручил этот поход какому-нибудь военачальнику, почему терял время, вместо того чтобы идти против Дария? Существует мнение, что царю хотелось навязать противнику бой. Но это предположение неверно. Мы уже говорили о том, что Александр нападал на врага там и в тот момент, где и когда враг был сильнее. Правда, после выигранного сражения он обычно преследовал убегающего врага. Но уже через день, я то и на следующий день противник переставал для него существовать. Александр давал врагу время собраться с силами, перед тем как предстать перед ним. Поэтому после победы при Иссе царь тоже не проявил никакой спешки. Пусть Дарий призовет на помощь всю Внутреннюю Азию! Александр сознательно дал ему отсрочку, чтобы затем одним ударом расправиться со всеми сразу. Итак, царь располагал временем для похода на Египет. Кроме того, его личное участие в походе должно было предотвратить опасность провозглашения власти местного фараона над новым национальным государством. Персидское господство никогда не могло полностью подавить стремление к независимости государств Ближнего Востока. Македоняне столкнулись с этим в Тире, и еще более жестокое сопротивление ждало бы их на Ниле, упусти они решающий момент. Персам никогда не удавалось на длительный срок присоединить Египет к своей империи. В течение шестидесяти лет он отстаивал свою свободу и лишь десять лет назад был с трудом покорен Артаксерксом III. Правда, большинство местных жителей составляли феллахи, но из соседней Ливии вливались новые силы, и сопротивление вспыхивало вновь. Кроме того, всегда находились греческие наемники и полководцы, готовые защищать независимость Египта.

В описываемый момент в Мемфисе пребывал персидский наместник Мазак. Переговоры с ним начались, еще когда Александр был в Финикии, и сейчас его лояльность ни у кого не вызывала сомнений. В качестве посредника удачно выступал Амминап, некогда персидский изгнанник, живший при дворе Филиппа, а ныне советник при сатрапе. Поэтому Александр мог уже заранее предпринять некоторые шаги для присоединения Египта, и он послал даже туда греческих художников для организации празднеств, которые намеревался устроить в Мемфисе.