Робер Параго - Макалу. Западное ребро.

― Гребень Франко видели?

― Последний крутой склончик не виден, а так... ишачья тропа [13] Обычное выражение очень сильных альпинистов. Однако первый путь на Макалу, тем не менее, является, без сомнения, труднейшим путем из первовосхождений на вершины более 8000 м. ! Большой ледник, идущий к Чомолонзо, затем снежный склон со скальными вкраплениями. Гребень японцев неплох. Шикарный перепад отмахали они в последний день!

― А ты, Бернар, твое первое впечатление? Бернар спокойным голосом:

― Никакой особенной радости. Я думал о фото и о кино.

― О нет! ― Перебивает Сеньёр. ― Это все же не так! Не безумная радость, конечно, потому что ты очень устал. И потом ставка была слишком высокой, мы не смогли ее правильно оценить.

― А ваше мнение теперь?

― Я нахожу, что все немного затянулось, ― говорит Бернар, ― Словом, когда вернусь домой, буду очень рад.

― Хорошее восхождение, ― продолжает Яник, ― комбинированное сперва, затем скальное, приятный маршрут по гребням. Я невольно привскакиваю.

― Для тебя это просто хорошее восхождение?

― Великолепное восхождение!

― Ты не отдаешь себе отчета, что это наверняка одно из крупнейших достижений в Гималаях!

― Э-э... это должно быть самое лучшее, самоё трудное в мире восхождение.

― Ну, в этом не может быть сомнений. Я в этом уверен, и я знаю, о чем говорю! Несокрушимый Яник!

Я обращаю внимание моих трех друзей на то, что у них на лице написано, какую гигантскую работу они провели.

― Вершина все же вас пометила. Намного сильнее, чем за последние дни.

― Пожалуй,-соглашается Сеньёр,-мы здорово устали.

― Ай-ай-ай! Мсье Сеньёр (не могу отказать себе в удовольствии подразнить его). Мсье Сеньёр признает, что он устал. Впервые слышу такие слова за все время экспедиции!

Мы говорим о снаряжении, которое решили бросить, о палатках, о веревках, считаем и пересчитываем длину навешенных перил. Пять тысяч, шесть тысяч метров?

― Когда спускаешься сверху, ― говорит Мелле,-этим веревкам конца нет. Спускаешься, спускаешься, спускаешься, километры! После всех расчетов точно 5890 метров.

Счет ведется также обморожениям и травмам. Жан-Поль Пари, разувшись, меланхоличным взором любуется своими больными ногами.

― Ты чувствуешь большой палец?

― Чувствую, колет.

― Значит, живой. Но лучше Нам не задерживаться. С такими ногами вы еще завтра идти сможете, а дальше, поверьте... Поэтому возможно быстрее в Базовый лагерь! Вы сможете вволю отдохнуть, а у нас будет время подумать и принять решение. Пора отсюда уходить.

Таким образом, завтра, 25 мая, мы покинем этот лагерь II, где мы пережили так много напряженных, драматических, тревожных, радостных часов, и направимся в Базовый лагерь. Первый этап возвращения.

Погода по-прежнему хорошая. Всюду солнце: на окружающих вершинах, на Ребре, вокруг нас, в нас. Мы спускаемся в Базовый лагерь медленно, не торопясь, потому что ноги Жан-Поля Пари причиняют ему тяжелые страдания. Потому что нам нравится такое расслабление, тотальное, моральное и физическое (даже боль в боку, которая так сильно меня мучила наверху, на гребне Близнецов, как будто утихает). Потому что мы счастливы и не хотим (более или менее сознательно) укорачивать эти драгоценные часы. Не то же ли невысказанное желание побуждает меня идти последним?

У языка ледника, на песчаном пляже перед палатками, нас ожидают: Берардини, конечно, с кинокамерой в руках, Крейзер и команда телевидения, Клеман, Янссен, Матюрен. Для них это великий день, конец длительного и трудного ожидания, которое с такой же вероятностью могло бы окончиться впустую. На их лицах также написана радость. И начинается немедленно церемониал интервью: вопросы, ответы, магнитофон, камеры... О! Мы весьма корректны, почти чопорны. Вся Франция нас увидит и услышит. А нам так бы хотелось дать волю разрядке, кричать, вопить от радости. Наконец вопросы окончены, запись ответов тщательно уложена в коробку для далеких слушателей, сняты последние портреты бородатых победителей, и мы можем отдаться эйфории. Пробки летят в потолок, и еще, и еще пробки... «За твое здоровье, старик!.. За будущую!.. (уже планы)... Смотри, Робер, трава, зеленая трава!» Да, тут и там проглядывают травинки; птицы, много птиц летают вокруг лагеря; трава и птицы весны. Как будто природа, присоединяясь к нашей радости, дарит нам образы возрождения, нам, которые в течение долгих недель знали лишь снег, лед и голые камни. А затем мы пировали на банкете; в меню фигурировало свежее мясо, принесенное первыми носильщиками из Седоа; в приюте-кухне праздновали шерпы, и арака лилась рекой. Мы курили сигары, мы пили еще и говорили, говорили, говорили, так как алкоголь развязывает языки, а затем, так как он же со временем их и связывает, тонус понемногу снижался, глаза начали моргать. Мы разошлись и стали спать. Как сурки.

Блистательным утром мы возвращаемся к забытым действиям и удовольствиям: длительные умывания в холодных водах Барун Кхола, полуголые тела, с готовностью выставленные на солнце. Прилет вертолета отрывает нас от безделья. Приятно видеть радость Бернара Сеги. Еще приятнее шампанское, привезенное им из Катманду. Предвидение? Подсознательное желание предотвратить злой рок форсированием обстоятельств? Смелое выражение веры в нас, разделяемой всеми нашими друзьями? Такой оптимизм трогает нас до глубины души.

Прежде чем он улетит и возьмет с собой команду журналистов, явно довольных возвращением к цивилизации, Пари и я вместе с Сеги составляем план эвакуации. Нашей первой заботой является избавление Мелле, Сеньёра и, главное, Пари, сильно страдающих от своих обморожений, от длительного, трехнедельного марша до Биратнагара. А впрочем, почему бы и другим не воспользоваться удачей? Хватит двух рейсов. Возвращение снаряжения не должно встретить непреодолимых препятствий.

Действительно, приходят новые группы носильщиков. Поскольку последней датой для нашей попытки мы установили 23 мая, я не стал дожидаться гипотетического успеха и послал шерпов для вербовки в районе Седоа всех имеющихся носильщиков для обратного пути. И вот они здесь в назначенный день, 26 мая. Управление ими мы доверяем нашему офицеру связи Тхапа, деловитость и трудолюбие которого мы хорошо знаем, и моему шерпу Анг Тембе, который проявил на Ребре поразительные качества скалолаза и организатора. Наш первый сирдар Нгаванга не справился с возложенными на него обязанностями и не пользовался авторитетом. Шерп Нгати, которому мы отдали роль, если не функции второго сирдара, был гораздо лучше, но он плохо переносил высоту и в процессе восхождения часто болел.

К счастью, у нас был Анг Темба. Простой «местный носильщик» в экспедиции 1955 г., скромный, услужливый, он в высотных лагерях открыл по-настоящему свои таланты. Лишь он и Пема, шерп Пайо, поднялись в лагерь VI. Его воля, его чувство ответственности на уровне его физических достоинств. И к тому же он говорит по-английски. Теперь слишком поздно, чтобы ему официально вручать звание сирдара, но я передам ему эти функции. Перед другими шерпами и офицером связи я торжественно поручаю ему обеспечение эвакуации снаряжения. Я знаю, что с этого момента его престиж в глазах товарищей прочно утвержден. И я уверен, что он не разочарует нас.