Майя Кучерская - Константин Павлович

Нетрудно себе представить, как при таких взглядах цесаревич реагировал на предложение Николая привлечь к участию в войне поляков. Николай, надеясь включить в состав русских войск польские, хотел достичь сразу нескольких целей. Во-первых, для чего-нибудь и существовала же польская армия, доведенная цесаревичем до идеального состояния; отчего было не проверить ее в бою? Во-вторых, поляки, имевшие свою историю отношений с турками, могли вспомнить славные времена короля Яна Собеского, не раз побивавшего турецкую армию в 80-е годы XVII века; участие в новой войне с турками польстило бы их национальному самолюбию. В-третьих, общее сражение против магометан могло сплотить братьев-славян теснее, чем самая пламенная речь российского государя на сейме, самые заманчивые обещания, клятвы в дружбе и договоренности. В результате неприязнь поляков к русскому правительству могла стать слабее.

Но как было бросить в бойню, грязь, пот, хрип, крик — словом, на верную гибель вышколенное, обожаемое, чистенькое польское войско, в котором едва не каждого цесаревич знал лично — и в лицо, и по имени? «Война портит войско». И на предложение государя цесаревич отвечал твердым отказом. «Помню, что государь думал отправить часть польской армии в поход… Великий князь Константин Павлович не согласился с этим мнением, хотел удержать, сохранить свою армию; и точно, он сохранил ее в целости против себя и России, — с горечью замечала позднее А.Д. Блудова, дочь товарища министра народного просвещения Д.Н. Блудова. — Помню, что батюшка и все наши друзья находили это большой, несчастной ошибкой; но положение великого князя и отношение государя к нему были такие особенные, такие ненормальные, что уступка желанию старшего брата была необходимой» {505} 505 Р.А. 1875. Кн. 2. С. 192-193. . 18 польских офицеров цесаревич отстоять всё же не смог; по настоянию Николая они были отправлены на Балканский полуостров выполнять не только военную, но и символическую миссию, и справились с обеими задачами отлично — в одном из писем Константину Николай отзывался о них с похвалой.

После капитуляции Варны, сильнейшей турецкой крепости, у стен которой погиб в ноябре 1444 года польский и венгерский король Владислав III, Николай отправил в дар Варшаве 12 найденных в крепости турецких пушек — в воспоминание о героической гибели Владислава, теперь отомщенной русскими войсками. Поляки дружеский жест не оценили, увидев в присланном даре унижение — и не без оснований: польский король Владислав был мусульманами побежден, а русский император мусульман победил {506} 506 См.: Шильдер Н. К Император Николай Первый. Кн. 2. С. 166, 387. .

Увы, победа над Варной не означала прекращения военных действий. Война оказалась гораздо тяжелее и продолжительнее, чем предполагалось вначале. По окончании первой кампании предстояла вторая — уже с генералом Дибичем во главе и без императора в армии, — пока же русские войска отправились на зимние квартиры, а Николай Павлович в Россию. Только чудом он не утонул во время поднявшейся на Черном море бури и 14 (26) октября прибыл в Петербург. Накануне государя томили дурные предчувствия, оттого-то он и спешил в столицу, невзирая на непогоду. Предчувствия не обманули — в Петербурге Николай Павлович застал императрицу Марию Федоровну при смерти. Она умерла 25 октября (5 ноября) 1828 года. Константин тоже приехал из Варшавы на две недели отдать матери последнее целование.

«Из младшего в семействе я сделался силою обстоятельств, так сказать, его ветераном, — писал Константин в письме Лагарпу 31 декабря 1828 года. — Я приближаюсь к пятидесятилетию, а это приводит к размышлению, особенно в наш век, столь обильный событиями всякого рода. Проведши 34 года на действительной службе, из коих имел счастие посвятить 25 лет на службу любимейшему, почтеннейшему и снисходительнейшему из государей, можно сказать себе, что исполнил свое поприще без стыда и что пора удалиться. Время иллюзий прошло, то время, где всё кажется прекрасным; пора очистить место другим. Утешения и воспоминания о прошедшем остаются, и говоришь себе, что если не делал лучше, то не делал и хуже других. Вы бы не узнали меня по этим философским строкам, любезный и почтенный наставник, но они внушены опытом. Не подумайте, впрочем, чтобы я начертал их в минуту дурного расположения духа; напротив, я не могу нахвалиться всем вниманием и предупредительностью моего семейства или остатков его и всей публики, но 50 лет жизни и 34 года деятельной службы чувствительны и тяготеют. Бывши в Петербурге, чтобы отдать последний долг бренным останкам матушки, я довольно серьезно занемог, так что доктор хмурился в продолжение 48 часов, но благодаря Богу, попечениям моего доктора и 38-летнего друга Линдстрема и благодаря всеобщему участию, выразившемуся во всех слоях общества, я поправился через неделю. Государь, государыня и мой добрый и милый Михаил оказали мне особенное участие, которого я ввек не забуду. Теперь я возвратился к жене и мирно ожидаю событий и что захотят из меня сделать. Я счастлив у себя и главным двигателем к тому моя жена. Я уверен, что, если бы вы ее знали, она бы заслужила ваше одобрение» {507} 507 Сб. РИ О.Т. 5. С. 76-77. .

Здесь всё — и печаль утраты, и усталость от продолжительной службы и прожитых лет, очевидно особенно усилившаяся после свидания с нелюбимой столицей, и поставленный отдельно от государя и государыни «добрый и милый» великий князь Михаил Павлович, с которым у Константина были особенно теплые отношения, и значимое упоминание о сочувствии ему во время болезни «во всех слоях общества», наконец, процеженное сквозь зубы «что захотят из меня сделать» — хотя, очевидно, никто ничего делать из цесаревича не собирался. Наконец, единственное утешение и источник счастья — любимая супруга, княгиня Лович. Исчерпывающая картина настроений Константина Павловича, справедливая не только для 1828-го, но и для 1829-го, и для 1830 годов, когда наш герой постоянно казался недоволен, обижен, уязвлен и, по тонкому замечанию Карновича, «напустил на себя старость» {508} 508 Карновин Е. Цесаревич Константин Павлович. С. 531. .

Императрица Мария Федоровна «унесла с собой согласие царской фамилии, что Константин Павлович повиновался государю только из уважения к ней, что он теперь совершенно отстанет от императорского дома» {509} 509 Цит. по: Рахматулин М.А. Легенда о Константине в народных толках и слухах 1825—1858 гг. С. 302. .

В августе 1829 года, после вступления армии Дибича в Адрианополь, разговоры о Константине Павловиче в русском обществе вновь ожили — путь к Константинополю был открыт, самые смелые мечтатели опять готовы были возвести несостоявшегося российского императора на византийский престол. Они не учитывали того, что русская армия была истощена до предела, десятки тысяч больных страшно ослабляли ее силы, к тому же приближалась осень, время грязи по колено и разбитых дорог. Самое лучшее, что можно было теперь сделать, — немедленно подписать с турками мир. И 2 (14) сентября 1829 года в Адрианополе во дворце Эски-Сарай мир был заключен. Те, кто помнил еще екатерининские замыслы, ворчали; сквозь восхищение великодушием Николая, не взявшего Стамбул штурмом, у иных патриотов проглядывала досада. Константин Павлович патриотических восторгов, вызванных победами русской армии над турками, не разделял {510} 510 См.: Осповат А. К прениям 1830-х гг. о русской столице // Лотмановский сборник. М., 1995. С. 482—483. .