Брет Уиттер - Охотники за сокровищами

– Пожалуйста, – сказала она на ломаном английском, – это кролик моего сына.

На солдат это не произвело никакого впечатления.

– Пожалуйста, – сказала она. – Мой муж был офицером СС. Я знаю, это ужасно, но теперь он, без сомнения, мертв. Он дал моему сыну этого кролика, прежде чем отправиться на войну. Моему сыну восемь, и этот кролик – все, что осталось ему от отца.

Роберт Поузи долго смотрел на женщину. Затем полез в ранец и достал какую-то бумажку, но не фотографию из Бухенвальда, а один из знаков «Вход воспрещен», которые он вешал на охраняемые памятники. Он подписал внизу: «По приказу капитана Роберта Поузи, 3-я армия США» и повесил табличку на клетку.

– Никто не тронет кролика твоего сына, – сказал он и ушел вместе с пехотинцами.

«[Рассказанная в твоем последнем письме] история двухлетнего цветного мальчишки, – писал он Элис несколькими днями спустя, – снова напомнила мне о самом ужасном, что приходилось видеть: нацистском концентрационном лагере под Веймаром, где я оказался на следующий день после того, как в него вошли союзники. Я до сих пор не верю тому, что видел. Это просто невероятно. Отныне все, что я читал о садистской жестокости нацистов, кажется мне похожим на правду. Стоит отдать должное Рузвельту: он практически в одиночку стоял против них, когда весь остальной мир сдался. Жители Веймара, расположенного всего лишь в шести километрах отсюда, утверждают, что ничего не знали о происходящем. А Рузвельт, находясь на тысячи километров дальше, знал! Но разве и наше общество не проявляет жестокость, когда крошечного черного мальчика бросает собственная семья? Можешь считать меня слабаком. Всякий раз, когда я останавливаюсь на постой в немецком доме, пусть даже на одну ночь, я выхожу, ищу кур и кроликов и стараюсь накормить и напоить их. Чаще всего семья покидала дом слишком стремительно, чтобы позаботиться о живности. Думаю, миром правят жестокие и суровые люди, но даже если так, мне достаточно будет проживать каждый день в мире со своей совестью, и пусть лавры достаются тем, кто готов за них платить».

1 мая 1945 года Джордж Стаут прибыл в Бернтероде. Как и говорил ему по телефону Хэнкок, шахту окружали леса. Жителей близлежащей деревушки нацисты эвакуировали, чтобы не было лишних свидетелей. Единственным признаком цивилизации, если это можно так назвать, был концентрационный лагерь для перемещенных лиц, по большей части французов, итальянцев и русских, которых заставляли обслуживать шахту. Ствол шахты спускался на полкилометра вниз, а в стороны от него ветвилось двадцать пять километров туннелей. Американская артиллерийская команда, осмотрев шахту, нашла в ней примерно четыреста тысяч тонн взрывчатки.

– Тех, кто даже случайно проносил в шахту спичку, – рассказывал Уокеру Хэнкоку один из французских заключенных, – ждало телесное наказание, если не хуже.

– Всех жителей выслали шесть недель назад, – объяснял Хэнкок Стауту, пока они долго и медленно спускались на дно шахты в темном лифте, – а на следующий день сюда хлынули немецкие солдаты. Они работали в обстановке строжайшей секретности. Две недели спустя шахту опечатали. Это было 2 апреля, Джордж, в день, когда мы вошли в Зиген.

Лифт остановился, и мужчины зажгли фонарики. В потолок были встроены электрические лампы, но светили они еле-еле, да и электричество работало с перебоями.

– Сюда, – сказал Хэнкок, указывая на главный коридор. Они спустились на пятьсот метров под землю, кругом царила полнейшая тишина, не считая звука их шагов. Стаут направлял луч фонарика в залы, отходившие от туннеля, и каждый раз высвечивал горы мин и штабеля взрывчатки. Пройдя метров четыреста, они оказались у недавно построенной стены. В ней не было даже двери – нацисты хотели замуровать все содержимое хранилища – но по центру стены кто-то уже пробил дыру. С другой стороны коридора высилась внушительная гора динамита.

– Только после вас, – сказал Хэнкок.

Джордж Стаут пробрался сквозь дыру в стене и оказался в комнате, которую даже он, побывавший в Зигене и Меркерсе, не смог бы себе представить. Широкий центральный проход ярко освещен, вдоль стен выстроились ряды деревянных стеллажей, разделенных на ячейки. Из ячеек свешивались двести двадцать пять флагов и знамен, все развернутые, с украшениями на краях. Это были немецкие полковые знамена, начиная с первых прусских войн и заканчивая Первой мировой. У входа в комнату громоздились картины и ящики со скульптурой, а в нишах – заботливо свернутые ковры и другие произведения декоративного искусства. В некоторых нишах Стаут заметил большие гробы. На трех из них не было никаких опознавательных знаков, четвертый был украшен венком, красными ленточками и табличкой с именем: Адольф Гитлер.

– Это не он, – сказал Хэнкок, стоявший за плечом Стаута. – Его там нет.

Стаут вошел в нишу, где хранился украшенный гроб. Над головой у него безвольно свисали флаги, на самых старых были сетки, не дававшие им рассыпаться. Рядом на полу стояли металлические коробки из-под боеприпасов. Ленточки были украшены свастиками. Хэнкок был прав: в гробу был не Гитлер. С помощью изоленты к гробу была приклеена самодельная табличка, на которой кто-то красными чернилами написал: «Friedrich Wilhelm Ier, der Soldaten König» – «Фридрих Вильгельм I, солдатский король». Умер в 1740 году. Убранство, как теперь осознал Стаут, было данью Гитлера основателю современного германского государства.

Он осмотрел другие гробы, к каждому той же клейкой лентой была прикреплена табличка с красными пометками. Во втором покоился фельдмаршал фон Гинденбург, великий немецкий герой Первой мировой войны, рядом – фрау фон Гинденбург, его жена. В четвертом гробу были останки Фридриха Великого, сына «солдатского короля» – Friedrich der Grosse.

– И где только Гитлер взял эти гробы? – недоумевал Стаут. – Ограбил могилы?

– Это декор коронационных палат, – объяснил Хэнкок. – Они собирались короновать Гитлера императором Европы.

– Если не всего мира, – заметил Стаут, изучая небольшую металлическую коробку с фотографиями и рисунками. В ней хранились снимки и портреты всех военных предводителей Пруссии, начиная от «солдатского короля» и заканчивая Гитлером. Следующие три коробки содержали реликвии прусской монархии: государственный меч принца Альбрехта, выкованный в 1540 году, скипетр, жезл и корону, которой короновали Фридриха Вильгельма I в 1713 году. Из короны были изъяты драгоценные камни – как гласила табличка, для продажи.

Стаут осмотрел оставшуюся часть комнаты. В железных коробках лежали книги и фотографии из библиотеки Фридриха Великого. В самой дальней нише хранилась двести семьдесят одна картина из его дворцов в Берлине и Сан-Суси в Потсдаме.