Виктор Петелин - Мой XX век: счастье быть самим собой

Несколько быстрее и менее внимательно читал я статьи о современных писателях России. Здесь ты стреляешь по пристрелянным целям, а порой называешь не тех. К примеру, Ивана Зубенко. Это же серый человек. С малой культурой. Знаю я его. И не стал бы вводить его в обойму. Мелок.

А вот за Малашкина просто спасибо. Не только Завулонову тогда, многим и сегодня, мне лично, кажется тоже, что «все прежние усилия народа оказались напрасными, что снова люди денежные будут притеснять бедных, что все старое снова возвращается в жизнь». Только и разница, что притеснять будут русских не татары и немцы, а эти самые – «интернационалисты для себя».

Еще раз скажу – доброе дело ты делаешь, Виктор Васильевич. Доброе. Почитал я тебя, и стало мне тепло и грустно. Коротка наша жизнь и без того, дак нет, сколько мы из нее, родимой, должны тратить на борьбу со всякими там Авербахами. Жуть!

А с другой стороны, старец наш великий об чем говорил: рвись, путайся, бейся, ошибайся, начинай и бросай, и опять начинай...

Короче, мне было отрадно познакомиться с тобой в книжном, поисковом, творческом варианте.

Всего тебе доброго, Витя, всего хорошего.

Ведь ты Отец Ивана.

А как же?

Поклон маме, Гале. 18.01.1973».

Через тридцать лет после сих событий читаю статью Анатолия Салуцкого в той же «Литературной газете» под названием «Эволюция или мутация?». К 30-летию статьи «Против антиисторизма» читаю как бы свежий взгляд на давнее время, как бы сказать, новую трактовку тех событий. К сожалению, автор допустил ряд неточностей, которые представили ему совсем иную картину литературно-общественного развития. Анатолий Салуцкий зачем-то соединил два имени в этом монологе – А.Н. Яковлева и А. Зиновьева, зачем-то указал на две противоборствующие силы – «Новый мир» и «Октябрь»: «Это поразительное концептуальное родство нынешнего Зиновьева с былым Яковлевым любопытно...» А между тем обострилась борьба между журналами «Молодая гвардия» и «Новый мир». Анатолий Салуцкий говорит о А.Н. Яковлеве в чисто комплиментарных словесах, выстраивает целую систему, почему смелый Яковлев, преодолев все партийные преграды, резко выступил против группы русских писателей, обвинив их в национализме и шовинизме. Якобы было примирение, но Яковлев этой статьей взорвал это примирение, обострив отношения среди советской интеллигенции. Анатолий Салуцкий в своей «юбилейной» статье просто увел нынешних читателей от доносительского характера статьи А.Н. Яковлева, всем упомянутым в его статье стало труднее печататься, каждый из упомянутых в статье ожидал дамоклова меча на свою голову. И в этом трагизм статьи (Литературная газета. 2002. 18 – 24 декабря). Вот почему так резко выступил М.А. Шолохов против этой статьи, и вот почему А.Н. Яковлев был сослан в Канаду, затаив неприязнь к острейшим политическим и художественным проблемам.

А жизнь между тем продолжалась...

Петр Проскурин:

«Уважаемый Виктор Васильевич!

Не понять образ Захара Дерюгина – не понять романа. Представить себе весь роман в каком-то ложном освещении. Я никак не против критики, даже самой суровой, но одно дело разбирать то, что есть, и совсем другое – высказывать необдуманные до корней вещи. Нагульнов в райкоме. Для Нагульнова это всего лишь эпизод, проходящий момент, для Захара это поворотный пункт, пункт, в корне меняющий весь его дальнейший жизненный путь, момент, отбрасывающий его к начальным исходам: все нужно копить заново, почти начинать жить заново. В этом вся принципиальная разница двух образов, то, чего ты не захотел заметить.

Образ Захара вообще принципиально новый в советской литературе, и похожесть ситуаций в сцене в райкоме, на мой взгляд, только подчеркивает его новизну. Образ творящего мир, образ созидающего, становая жила самого необходимого в жизни. Он просто – работает. Дома, в колхозе, на войне. Он великий работник, на труде которого возвышается все остальное. Он не кричит – он творит жизнь каждой минутой своей жизни. Я бы написал тебе больше о Захаре и Нагульнове, но думаю, что это не для письма.

Теперь о Сокольцеве и Рогове («Исход»). Если Рогов только подступы к драме, то Сокольцев – это уже трагедия свершившегося, и трагедия подвига, и трагедия жизни. И здесь какая-то похожесть ситуаций – ни при чем, как и с Захаром Дерюгиным, все определяет конечный результат. Как Захар принципиально новый в сравнении с Нагульновым образ, так и трагедия Сокольцева неизмеримо выше бытовой драмы Рогова.

Мне, Виктор Васильевич, не хотелось бы, чтобы ты судил о романе с налету, это не на пользу ни роману, ни тебе.

Вообще что-то непонятное происходит. На «Роман-газете» М. Лобанов выступил по сути дела против «Судьбы», начал обвинять роман в достоевщине, хотя Достоевский – это прежде всего раздвоенность психики, чего не скажешь о главных героях «Судьбы». Достоевский – гений, и не нам его касаться, но здесь совсем другой метод. Ты тоже отыскиваешь в романе то, чего в нем нет. Мне кажется, по этой тропе далеко уйти невозможно.

Будь здоров, привет твоим близким. П. Проскурин.

9 февраля 1973 г.».

Примечание. В одной из статей я написал то, что думал о романах П. Проскурина. И вот – ответ, холодный и непримиримый.

А вот письмишко совсем другого характера, но тоже о жизненно важном. Цитирую и это письмо Юрия Скопа:

«Здравствуй, Витя!

Как жизнь? Давненько не видел тебя и Олега. Как Толстой и прочее? Как Иван Петелин и мама его?

Мы живем всяко-разно. Я недавно уезжал на Север, на свой Кольский полуостров. Прожил там месяц. Галя вот-вот должна разродиться. Думаем, что числу к 10 апреля пополним количественно нашу первичную семейную кустовую ячейку. Вот так.

Ну а теперь самое главное. Витенька, не забидься на нас с Галкой, ладно? Но решились мы опять же обратиться к тебе не потехи ради, а жизни продолжения для. Может, выручишь нас на некоторое время деньгами, а? Не всегда же у меня все плохо бывает. Вот-вот вроде должно кое-где поправиться. В общем, ориентировочно на месяца 2 – 3 не одолжишь нам 300 рублей? Были бы страшно благодарны.

Черт его знает, я мог бы позвонить, да вот не могу. И пишу потому в письме. Стесняюсь, как собака. Не знаю только чего.

Витенька, если сможешь выручить, то черкни мне записку, ладно? Сам понимаешь, но самые ходовые существительные в нашей семье это – пеленки,кроватки, коляски и т.д.

Поклон всей твоей семье.

1 апреля 1973. Ваши Скопы».

Примечание. Ну, можно ли после такого письма остаться равнодушным к просьбе друга?

Так, по письмам, можно реконструировать некоторые важные события того времени, мысли и чувства, переживания и страсти моих друзей и единомышленников.