Ципора Кохави-Рейни - Королева в раковине

— Ты должна быть благодарной, — основатели кибуца ставят ее на место, — не должна забывать, какое благодеяние делают для тебя, сироты, и таких же, как ты, беженцев, потерявших свой дом. Ты обязана быть заодно с коллективом!

Требование общественности, чувствует она, сковывает цепями ее движения. Он хочет быть частью коллектива, влиться в общество, быть в нем деятельной, но оковы культуры отца, и унаследованное от него диалектическое мышление держат ее душу.

Трудно ей мыслить, как все: «не гляди налево, не гляди направо. Только — прямо! Путь наш — единственный!»

Так завершает свои речи девизом главы движения Меира Яари Яков Хазан, архитектор кибуца. И душа Наоми безмолвно откликается: какая ничтожность требуется от человека, чтобы всю жизнь шагать по линии одной единственной мысли, выполнять один единственный долг, вести своих соратников по одному неизменному пути.

Яков Хазан — стройный, симпатичный мужчина, всегда окруженный поклонницами. Его нежное лицо наивного и сердечного ребенка не сочетается с крепкой мужской фигурой. Он учился в хедере, в ивритской средней школе и Политехническом институте до репатриации из Польши. В Польше он был членом высшего руководства движения Ашомер Ацаир. После репатриации, он работал на уборке цитрусов в садах Хадеры. В долине Бейт-Шеан осушал болота. Вслед за своей возлюбленной Митой Бат-Дори, сестрой Мордехая Бентова, одного из важнейших лидеров движения, присоединился к кибуцу Бет, ставшему затем кибуцем Мишмар Аэмек. Когда в кибуц приехала Берта, он влюбился в нее. Женщины сдружились между собой. Темпераментная Мита предложила Берте жить втроем. Замкнутая Берта не приняла предложение. В конце концов, Хазан избрал спокойную Берту. А Мита, которая в начале двадцатых годов училась в театральной студии в Берлине, вернулась в кибуц, как драматург и режиссер.

Хазан ходил по кибуцу, как принц, ощущая восхищение женщин и мужчин его необычностью, и особенно тем, что он демонстративно носит неизменные бриджи для верховой езды. Наоми считает, что он выглядит весьма комично, ибо кто из ее домашних мог даже подумать, чтобы весь день ходить в верховой одежде? Касаясь его привычек, рассказывают, что его мать, вдова, которая была в Польше повитухой, обычно наряжала своего красивого сынка в одежды польского шляхтича. Даже Меир Яари высмеивает Хазана за его галутский вид.

— Я не люблю Якова Хазана! Весь его образ — сплошной китч, — отреагировала Наоми на слова одноклассницы о том, что она влюблена в Хазана. К несчастью, за ними шел сам Яков и преподаватель учебного центра. Слова ее облетели весь кибуц и еще более укрепили общее мнение, что она — склочное существо. Она окопалась в своей позиции. Самоуверенность Хазана, театральный тон, ощущение, что все не сводят с него глаз, вызывают в ней неприязнь. Зал столовой, где проходят встречи и собрания, пропитан культом его личности. Каждый субботний вечер, когда Хазан подводит итоги событиям прошедшей недели, ритуал повторяется. Женщины кибуца, с вязальными спицами и мотками шерсти, заранее занимают места в первых рядах, дабы насладиться близостью истинного джентльмена. Наоми приходит с книгой, ясно намекая на то, насколько она далека от общей массы.

— Наоми, почему ты такая паразитка? Зачем демонстрируешь, что ты бездельница? Вяжи тоже, когда Хазан говорит!

Она молчит. Увертки, подмигивания, обожание первых рядов отталкивают ее. Как то субботним вечером, одна из женщин кибуца, сидящая рядом с Наоми, сунула ей руки спицы и желтый моток ниток, и сказала голосом воспитательницы:

— Не веди себя, чтобы все считали тебя паразитом. Не ленись! Вяжи, как все женщины.

Против ее духа противоречия восстают все на собраниях основателей кибуца. Особенно, раздражает ее, когда они начинают разливаться соловьями о советской России, солнце народов, второй родине еврейского народа. Нет и нет! Страна Израиля — единственная родина этого народа. Она не выдерживает патетического тона Хазана, когда тот восхваляет создание кибуца, не более, не менее, как акт Сотворения нового мира и безудержно хвалит дела его тружеников. Как все основатели движения, Хазан, по ее мнению, создает преувеличенную, а вовсе не реальную картину, повторяя чуть ли не как заповедь, что члены движения Ашомер Ацаир, и только они, являются элитой всего поселенческого движения. Хазан даже определяет Ашомер Ацаир, как бриллиант в короне поселенческой деятельности, несущей все культурное богатство ивритского анклава. Все что он говорит — поверхностно, унижает другие кибуцные образования. На субботних экскурсиях молодежной группы по другим кибуцам Издреельской долины, она видит совсем иную картину.

Они едут на старом турецком поезде, по узкоколейке. Это Хиджазская железная дорога, которая соединяет Дамаск с Рабат-Амоном, а затем продолжается до Медины в Саудовской Аравии. Воспитанники ходят из вагона в вагон, туда и обратно, чтобы увильнуть от контролера-араба. Бывает, что этот убогий поезд останавливается, и вся компания выходит в пустыню или рядом с арабским селением. Они соприкасаются с жалкой жизнью арабских сельчан. Мужчина в поле запрягает жену в железный плуг в часы тяжкого зноя. Жена тянет плуг, вгрызающийся в сухую землю, изнывая, как рабочая скотина. Мужчина держит лемех плуга, оставляющий борозды. Труд этот нелегок, но основная его тяжесть падает на женщину, вспахивающую поле.

Если им повезет, они встречаются с такой же молодежной группой из кибуца Эйн-Харод или Тель-Йосеф. Обычно последняя остановка — кибуц Бейт-А-Шита. Отсюда они спускаются на юг — утолить голод субботней трапезой в религиозном кибуце Тират-Цви. Тут и чолнт, и фаршированная рыба — гефилте фиш, — и вкуснейшие молочные продукты. Именно, благодаря этим экскурсиям она сделала вывод, что у каждого кибуца свои положительные черты, и нечего кибуцу Ашомер Ацаир считать себя лучше всех.

И снова Хазан произносит патетическую речь. О каком социалистическом обществе равных возможностей он говорит. Он что, не видит, или делает вид, что не видит — в кибуце Мишмар Аэмек есть привилегированные и менее привилегированные члены. Точнее, следует сказать, что верблюд не видит своего горба. Не может быть, что Хазан слеп и не замечает подхалимаж вокруг него. Неоспоримый лидер ходит франтом, выпячивая свое мужское превосходство. Жена его Берта и дочь Рути, красуясь, фланируют по тропинкам кибуца, и по глазам всех ясно, какое будущее ожидает эту девушку. Кибуц заслушивается рассказами Хазана о его поездках по стране и за ее пределами.

Наоми размышляет о путях мира. Тот, у кого есть глаза, видит, что идеология даже не пытается играть в равенство. Плохо будет тому, кто осмелится сесть в столовой на места основателей кибуца — Бентова, Хазана, Йодкеса, Шика, Кубы Савака и их товарищей. И вообще, кто кроме горстки этих избранных, пользуется ее шелковым постельным бельем: двенадцатью простынями, двенадцатью пододеяльниками, двенадцатью наволочками, пуховым одеялом и подушками. А ее дорогие платья, которые она передала коммуне, носят жены важных персон кибуца, как, например, Ципора, жена Метека Бентова. Метек отвечает за внешние связи с левым лагерем Англии, Польши и даже Америки от имени МАПАМ — Объединенной рабочей партии — и Ципора на правах жены сопровождает его в Европу и Америку.