Олег Нечипоренко - КГБ и тайна смерти Кеннеди

В тот же день, 4 февраля, Носенко, теперь уже просто «перебежчик», был переправлен на автомашине по подложным американским документам в гражданской одежде (по другим данным — в форме офицера американской армии) через швейцарскую границу в Германию. Там он в течение недели содержался на конспиративной квартире в окрестностях Франкфурта-на-Майне, куда для бесед с ним прибыл начальник Советского отдела Управления по планированию ЦРУ Дэвид Мэрфи. Он обсудил вопросы дальнейшего сотрудничества, подтвердил суммы вознаграждения за ранее переданную информацию и ежегодного содержания в размере 25 тысяч долларов, одновременно предупредив о необходимости с целью подтверждения своей искренности пройти испытания на полиграфе. Мэрфи принадлежал к тем в ЦРУ, кто не верил в истинность сообщений Носенко, во всяком случае тех, которые касались отношения КГБ к Освальду.

Еще в Германии Носенко по предложению одного из американских разведчиков, его куратора, подписал несколько предложенных ему бумаг. Ему разъяснили, что они представляют собой его «официальное обращение о политическом убежище». 11 февраля в сопровождении сотрудников ЦРУ Носенко самолетом был доставлен на военную авиабазу Эндрюс близ Вашингтона. Оттуда его перевезли на конспиративную квартиру в северной части штата Виргиния на попечение ее содержателей. В оперативных учетах ЦРУ появился новый псевдоним — АЕФОКСТРОТ. Так окрестили нового перебежчика.

14 февраля нарочный доставил в советское посольство в Вашингтоне пакет из Государственного департамента с документом следующего содержания:

«Государственный департамент, ссылаясь на ноту посольства № 3 от 11 февраля 1964 года относительно Носенко Ю.И., имеет честь сообщить следующее. Как известно посольству, Государственный департамент 14 февраля с. г. организовал встречу между Носенко Ю. И. и двумя представителями советского посольства. На этой встрече Носенко сообщил представителям посольства, что он по собственному желанию решил просить убежище в США. Эта просьба была удовлетворена.

Государственный департамент

Вашингтон

14 февраля 1964 года».

Вскоре из советского посольства поступила информация о состоявшейся в Вашингтоне встрече и беседе с перебежчиком. Далее следуют выдержки из записи беседы представителя посольства с Носенко: «Встреча происходила в помещении американской службы иммиграции и натурализации. С американской стороны на встрече присутствовали заведующий сектором американо-советских двусторонних отношений отдела СССР Госдепа Роберт Оуэн, представитель службы иммиграции и натурализации и третье, не назвавшее себя лицо, судя по всему — сотрудник разведорганов.

С нашей стороны на встрече был 3-й секретарь посольства И., который ранее знал Носенко.

Войдя в комнату, где находился Носенко, и удостоверившись в его личности, я обратился к нему с вопросом о том, каким образом он оказался в руках американских властей.

В ответ на этот вопрос Носенко сделал следующее, явно заранее сформулированное заявление: «Решение оставить Советский Союз было принято мною не внезапно и не в последние дни. Это решение созревало давно. Моя работа давала мне возможность видеть глубже и больше, чем пишется в советских газетах. В силу всех обстоятельств, в здравом уме и без какого-либо давления извне я принял решение остаться на Западе. В ночь с 4 на 5 февраля 1964 года я покинул Швейцарию и обратился к соответствующим американским властям с просьбой предоставить мне политическое убежище. Решение свое я принял с учетом всех обстоятельств и окончательно».

На вопрос, означает ли сказанное им, что он решил стать невозвращенцем по политическим мотивам, а не в силу каких-то особых обстоятельств, в которых он оказался, будучи за границей, последовал ответ Носенко: «Да, по политическим мотивам, каких-либо других обстоятельств здесь не было».

На вопрос о том, как должна понимать его решение его семья, его дети, что сказать детям о том, куда девался и кем стал их отец, Носенко ответил: «Это самый болящий (выражение Н.) вопрос, но мне сейчас нечего сказать по этому поводу, давайте не будем больше говорить об этом».

В ответ на вопрос, как он намерен строить свою жизнь дальше, Носенко заявил: «Собираюсь поселиться в США и принять американское гражданство, но для этого, видимо, потребуется какое-то время».

В ответ на реплику, что, стало быть, он отрекается от советского гражданства, Носенко заявил: «Об этом говорит сам факт моего обращения за политическим убежищем. Да, я отказываюсь от советского гражданства».

На замечание, отдает ли он себе отчет во всем том, что он говорит, и понимает ли он, кем он становится отныне в глазах своей Родины и своей семьи, Носенко ответил: «Да, я все понимаю, решение мое принято с учетом всех обстоятельств».

Вел себя Носенко в ходе беседы довольно спокойно, лишь временами слегка волнуясь, говорил он не в вызывающем тоне, но с какой-то неприятной ухмылкой. Каких-либо признаков того, что он находился под психологическим или иным воздействием, во время беседы заметно не было.

В целом разговор с Носенко оставил впечатление, что он, видимо, действительно пошел на измену Родине сознательно, а не просто оказался жертвой американской разведки в силу каких-то обстоятельств, хотя быть полностью уверенным в этом на основании одного разговора, конечно, нельзя. К.».

Дезертиру можно было считать, что бегство удалось. Измена Родине из тайной превратилась в явную. Во внутренних оперативных документах КГБ появилась новая кличка — Идол.

В результате измены Носенко образовался равнобедренный «любовный» треугольник. В его основании был индивидуум. Две боковые стороны представляли собой могущественные спецслужбы, огромные бюрократические структуры двух, мягко говоря, не очень дружественных между собой держав. Треугольник был подвижным, каждая его сторона жила и действовала в соответствии со своими интересами и образом мышления. Его своеобразие заключалось в том, что ни одна из сторон этой «фигуры», как правило, не знала, что в данный конкретный отрезок времени делают две другие.

Став дезертиром, или, как тогда говорили о перебежчиках с Востока на Запад, «выбрав свободу», Носенко мог предполагать, но не знал, какие меры принимает КГБ после его измены. Неизвестны были ему и планы его гостеприимных хозяев, от которых теперь полностью зависела его дальнейшая судьба.

В КГБ в тот момент не представляли, что Носенко совершил предательство еще в 1962 году, а бегство — уже второй шаг на этом пути. Комитет не знал, каков точный объем секретной информации, переданной предателем противнику, и как ЦРУ намерено распорядиться этими сведениями. Не было известно и отношение американской разведки к перебежчику, насколько она доверяет ему, как намерена использовать его в будущем — в качестве консультанта, вербовщика или участника активных мероприятий.