Владимир Бондаренко - Поколение одиночек

Михаил Михайлович Попов пишет исторические романы, детективы, фантастику, лирическую прозу: «Пир», «Нежный убийца», «Калигула», «Клетка для отмороженного», «Сны сутенера», «Барбаросса». Мастер сюжетной интриги, утонченный стилист. Лауреат литературных премий имени Шукшина, Бунина, Платонова и др. Живет в Москве.

Со временем самым эрудированным и утонченным отечественным читателям надоест даже самая превосходная западная литература, захочется переключиться на своё родное. Вот тогда читатель и убедится, что наряду с привычными ему сербом Павичем, немцем Зюскиндом, британцем Бэнксом или модным аргентинцем Андерхази существуют и в русской современной литературе имена такого же уровня. А то и повыше. К примеру, Анатолий Ким с «Белкой», Владимир Личутин с «Расколом», Саша Соколов с «Между собакой и волком», Пётр Краснов с «Высокими жаворонками», Юрий Козлов с «Колодцем пророков», Юрий Буйда с «Кенигсбергом», Михаил Попов с «Обречённым царевичем». Этот ряд легко можно продолжить. И оказывается, что даже роман о Древнем Египте, написанный нашим соотечественником ближе русскому сердцу и стилем своим, и выбором сюжета, и своими героями, нежели такой же исторический роман западного автора. Впрочем, уже не первый раз на примерах Древнего Египта наши писатели втолковывают читателям наши собственные проблемы. То же самое делают английские, французские или немецкие писатели. Все всегда пишут о себе.

В какую бы далёкую и, казалось бы, чуждую ему историю ни погружался писатель, он всегда черпает живые примеры из собственного опыта, из собственной культуры, из истории своего народа. Конечно, можно сравнивать исторический роман «Обреченный царевич» Михаила Попова с «Волхвом» Фаулза или же с «Анатомом» Андерхази, надеюсь, этим и займутся западные слависты, когда, наконец-то, наткнутся на прозу Михаила Попова. Но мне в его египетских лабиринтах, в хитросплетениях интриг жрецов и фараонов, в противостояниях больших и малых народов отчётливо видна наша русская история, наша русская судьба. И потому обреченный царевич в самом конце романа, посвященного древнеегипетской истории, становится очевидным Иваном-царевичем из русской сказки, который сумел допрыгнуть до окошка с любимой царевной и взять её под венец. А тут и всей сказке конец, а кто читал её и понял, тот – молодец. Вот так по-русски и заканчивается дальний чужеземный роман Михаила Попова «Обречённый царевич». «И вот достиг он владений правителя Нахарины. И вот не было у правителя Нахарины иных детей, кроме дочери. И выстроил для неё дом, и окно возвышалось над землей на семьдесят локтей. И повелел владыка Нахарины созвать всех правителей сирийской земли, и сказал им: кто допрыгнет до окна моей дочери, тому станет она женою». Так становится наш русский Иван-царевич, призванный быть обречённым царевичем, к тому же и прозываемый в романе совсем по-чужеземному, по-египетски Мериптахом, правителем земли сирийской, ибо кому же, как не ему суждено во всех русских сказках добираться до заветного окошка: «Очень скоро он уже смотрел в глаза дочери владетеля Нахарины, и они понравились друг другу. И тогда дочь правителя обняла юношу и поклялась именем бога: „Как вечен бог Ра-Горахти, так, если отнимут у меня этого юношу, не буду есть, не буду пить, умру тотчас же“…»

Впрочем, не только русскую сказку напоминает недавно вышедший в издательстве «Молодая гвардия» роман москвича Михаила Попова, и не только параллели с иноземными «Парфюмерами» и «Анатомами» напрашиваются, но и всю нынешнюю горемычную Россию, знакомую каждому отечественную историю хочется вспомнить. Разве нашествие первых, может быть, в истории претендентов на мировое господство – гиксосов на ослабевший Египет не похоже на нашествие на Русь Золотой Орды? Разве не похож в чём-то верховный жрец из Фив Аменемхет на русского собирателя земель и накопителя сил Ивана Калиту, разве не похож мужественный и отчаянный воитель Верхнего Египта Яхмос на нашего Михаила Тверского, обреченно сражающегося с ордынскими ворогами? А с другой стороны, наши древнерусские походы Олега и других князей к стенам Константинополя, к той самой Византии, тоже претендующей на мировое влияние, так хорошо сравнимы с обреченным рывком древнеегипетского полководца Яхмоса на столицу завоевателей, столицу царства гиксосов, расположенную в дельте Нила, город Аварис. «Яхмос стоял на набережной, заваленной обломками его кораблей, трупами его солдат. Но сердце генерала было удовлетворено. Да, он заплатил огромную цену. Теперь, по большому счёту, нет у него ни флота, ни армии, но зато есть нечто более важное – победа. Даже пусть не полная победа, всего день победы, но и этого достаточно. Это будет день поворотный, с него начнется новое время Черной Земли. В этом Яхмос не сомневался…»

Не так ли и после нашего Поля Куликова ещё сто лет продолжались набеги ордынцев на Русь, сжигалась Москва, вновь платилась дань, но уверенность в возможной победе над вековыми врагами уже росла в русском народе. Стало ясно, что врага можно побеждать. Родилось поколение победителей.

И таких параллелей с нашей давней и нынешней историей в романе полно. Всё-таки, кажется мне, не случайно Михаил Попов выбрал из мировой истории эпизод борьбы раздробленного, расколотого Египта со своими властителями-чужаками. А уж создать напряженный таинственный закрученный сюжет писатель может не хуже Дэна Брауна с его запутанным «Кодом Да Винчи». Михаил Попов – давний мастер сюжетной интриги, что доказал читателю своими предыдущими романами и повестями детективного, фантастического или исторического направления: «Пир», «Нежный убийца», «Калигула», «Сны сутенера», «Проклятие» и другими. Но чем больше и дальше ты погружаешься в темные воды Нила, в подземные лабиринты дворцов и погребальных пирамид, в мистику Древнего мира, чем ближе тебе становятся прекрасно выписанные образы священнослужителей и полководцев, наложниц и тайных убийц, тем очевиднее ты ощущаешь сходство с знакомым тебе миром вечных страстей, вечных пороков, вечных характеров.

Но в отличие от современных западных версий человеческого бытия, всегда обособленных от жизни мира и от жизни народа, зацикленных на экзистенциальную одинокую судьбу изначально трагического и несчастного человека, версия жизни египетского обреченного царевича в романе Михаила Попова становится по глубинной русской привычке, которую не удаётся преодолеть даже нашим изощренным постмодернистам, скорее приманкой для читателя. Ты бродишь вместе с автором не только по лабиринтам египетских храмов, но и по лабиринтам человеческого духа, по лабиринтам загадочной судьбы народной. Ты жадно следишь за судьбой несчастного царевича, которого похищают то ли друзья, то ли враги, погружают в сумеречное полумертвое состояние, везут то из Мемфиса в Фивы, то из Фив в Аварис. А рядом рубят головы пленным, плетут измену предатели, поедают ослабевших крокодилы. Вот и герою романа Мериптаху напророчено погибнуть или в пасти крокодила, или от собаки. И ты всё время ждёшь его гибели. К тому же крокодилы, как и положено в мистических романах, порой говорят человеческим языком. Автор заманивает читателя древнеегипетским мистическим триллером, неожиданными превращениями героев, фантастическими приключениями. Автор делает тебя своим верным читателем, которого уже не оттащишь от книги. А потом уже ставит вечные русские вопросы и нагромождает вечные русские проблемы. Достоевский и Жюль Берн в одном флаконе. Это, на мой взгляд, и есть мейнстрим современной русской литературы. Лихо преодолевается дистанция от серьезной психологической литературы к жанрам, полюбившимся массовому читателю.