Борис Григорьев - Бестужев-Рюмин. Великий канцлер России

Кончину свою Бестужев заранее увековечил медалью. Её лицевая сторона повторяла рисунок медали, изготовленной им в 1747 году, только на обратной стороне её был изображён катафалк между четырьмя пальмами, на нём — урна с гербом графов Бестужевых-Рюминых, по обеим сторонам аллегорические фигуры: слева — постоянство, опирающееся на колонну и венчающее урну лаврами, справа — вера с крестом в руке, возлагающая на урну пальмовую ветвь, а сверху надпись: tertio triumphat — третий одержал победу.

Последние годы Бестужева были омрачены его взаимоотношениями с сыном Андреем (? — 1768), который отличался на редкость взбалмошным и буйным нравом, усугублявшимся беспробудным пьянством. При этом Андрей Алексеевич оказался неспособным к какой-либо служебной деятельности, несмотря на то, что отец усиленно продвигал его по дипломатической и придворной линии, а Елизавета Петровна и Екатерина II жаловали его вниманием и чинами. Петербургское общество и высшие сановники воспринимали графа Андрея довольно критически. Между тем личность его сильно занимала всех, поскольку ему предстояло стать наследником всего богатства бывшего великого канцлера.

Воспитатель великого князя Павла Петровича С.А. Порошин в своих «Записках» писал: «Приходили ему (то есть великому князю. — Б. Г.) раза три сказывать, что граф Андрей Алексеевич пришёл: не изволит ли Его Высочество выйдтить? Государь цесаревич очень недоволен был сим посещением и говорил: “Что мне с этим дураком делать: ни по-русски, ни по-французски не умеет, да хоть бы умел, о чём с ним говорить станешь?” Вышел наконец Его Высочество и на гостя очень изволил смотреть косо». Далее Порошин пишет, что Павел подошёл к своему учителю Н.И. Панину и, не стесняясь, достаточно громко прошептал ему на ухо по-французски: смотрите, мол, на этого дурака.

Как бы то ни было, Никита Иванович, вероятно, в уважение своего бывшего начальника, иногда принимал у себя его непутёвого сына, что отмечает Порошин в «Записках» за 7 декабря 1764 года: «Из сторонних у нас обедал только граф Андрей Алексеевич Бестужев. Его превосходительство Никита Иванович разговаривал с ним о доме их, в котором, по рассказам графа Андрея Алексеевича, человек с полтораста людей и великое в том числе множество всякого звания мастеровых. Ещё говорили о Каменном острове и о деревне графа Бестужева, что на Каменном носу, которая тысячи три в год доходу ему приносит, не считая дров и сена…» По-видимому, граф Андрей был приглашён Паниным специально, чтобы получить более подробное представление о недвижимости, которая приглянулась его ученику великому князю Павлу Петровичу.

О воспитании Андрея Алексеевича сведений не сохранилось, известно только, что он был баловнем матери графини Анны Ивановны, и что он с малых лет доставлял родителям много хлопот. Пристрастие к вину, по предположениям современников, он унаследовал от отца, что весьма сомнительно. Алексей Петрович пил, но не спивался и дело разумел куда лучше непьющих. В доме, где пьют, не обязательно, чтобы дети вырастали пьяницами. А вот некоторые черты характера отца к графу Андрею перешли — правда, в довольно гипертрофированном виде: склочность, высокомерие, склонность к розыгрышу, вспыльчивость.

Как бы то ни было, Бестужев, став канцлером, ещё в 1744 году стал проявлять заботу о служебной карьере сына. Он помог ему в том же году стать камер-юнкером при дворе великой княгини Екатерины, а потом послал его к брату Михаилу Петровичу, который был полномочным министром при дворе короля Польши и курфюрста Саксонии Августа III. Андрей Алексеевич, послужив два года «дворянином» при русской миссии в Саксонии, стал в 1746 году камергером.

Казалось, что впереди его ожидали завидное будущее и счастливая жизнь. Но всё сложилось как нельзя хуже, и виной тому стали дурной характер и дурные наклонности молодого графа. Во-первых, не складывалась у него личная жизнь. Алексей Петрович пытался упрочить положение сына блестящей женитьбой на юной Авдотье Даниловне Разумовской, племяннице обер-егермейстера императорского двора А.Г. Разумовского. Однако заключённый Андреем Алексеевичем 22 февраля (по другим данным, 5 мая) 1747 года брак с ней длился всего 2 года и способствовал скорее упрочению положения самого канцлера. Саксонский резидент Петцольд в своей депеше в Дрезден сообщал: «Хотя Бестужевы так недавно женились, однако у них уже не раз бывали домашние ссоры. Молодая графиня не раз грозила пожаловаться государыне и обер-егермейстеру, обещаясь обратить своё замужество к унижению великого канцлера и его семейства во столько же, во сколько оно до сих пор служило к их возвышению».

В конце 1747 года молодые супруги были посланы в Вену с поздравлениями по поводу рождения эрцгерцога Леопольда. Венский двор тепло их принял, но в поездке Андрей Алексеевич дал волю своему расточительству, дорого стоившему отцу. Это дало повод к новым ссорам между супругами и, по утверждению историка семьи Разумовских А.А. Васильчикова, граф скоро вогнал Авдотью Даниловну в гроб. Она скончалась 14 мая 1749 года, и вдовец с горя ударился в пьянство и дебоши. Не помогло и вмешательство Елизаветы, посылавшей в дом к Бестужеву барона Миниха-младшего, чтобы урезонить буяна, а потом ещё издавшей специальный именной указ по этому поводу.

После смерти супруги Андрей Алексеевич был назначен комендантом в Нарву, но и здесь он не замедлил проявить свой буйный нрав и «задор»: злоупотреблял самоуправством, бранил людей непотребными словами, грозился высечь чиновников кнутом, а с людьми нечиновными вообще не чванился и бил их по щекам, наказывал палками, сёк нещадно, уводил чужих жён.

После падения в 1757 году канцлера сын его последовал вслед за ним в ссылку в Горетово, и там, в деревне, дурные наклонности младшего Бестужева получили дальнейшее развитие. Кроме увлечения хиромантией и прочими, по выражению отца, «суеверствами», он нашёл себе товарища по кутежам в лице караульного офицера, приставленного к отцу, «предался великому пьянству». Он постоянно ссорился с Алексеем Петровичем, прилюдно обзывал его изменником и государственным преступником, оскорблял память матери, науськивал слуг против отца, так что тот был вынужден обратиться с жалобой к духовнику Елизаветы Петровны Ф.Я. Дубянскому. Жалоба возымела действие, императрица приказала сменить караульного офицера, а касательно самого молодого Бестужева Тайная канцелярия предписала «смирить его в чинимых им беспокойствах по воле родительской». Как был наказан пьяница и дебошир, история умалчивает, но, кажется, нужных выводов он для себя не сделал. «Но и тут немного ж времени прошло, как ты опять не токмо за пущее пьянство и горшие… отважнейшие мне оскорбления, но и за самую явную против меня злобу взялся», — писал Алексей Петрович сыну уже в 1765 году.