Евгений Примаков - Встречи на перекрестках

– Какая «игра»? – в один голос спросили мы с Беляевым.

Садат, уйдя от ответа, перешел на другую тему…

На следующий день мы были уже в Аммане, где ситуацию уточнил король Хусейн и находившийся с ним премьер-министр З. Рифаи. Во время неофициального завтрака, на который мы были приглашены с И.П. Беляевым и советником посольства СССР Р.В. Ющуком, беседа перешла на египетскую тему и я рассказал о разговоре с Садатом.

– Нисколько не сомневаюсь, – заметил иорданский король, – что «игра» действительно имела место. Когда-нибудь ее контуры станут известны истории.

– Вспоминаю свое посещение Каира за шестнадцать месяцев до начала войны, – вступил в беседу премьер-министр З. Рифаи. – Я тогда приехал к Садату, чтобы восстановить дипломатические отношения, прерванные за год до этого египетской стороной. Садат разоткровенничался и сообщил, что у него существует секретный контакт с Киссинджером. Потом Садат поделился своей идеей о «размораживании» конфликта с Израилем. «Это можно сделать, – сказал он, – с помощью ограниченной акции, нацеленной на захват небольшого плацдарма на восточном берегу канала. После этого я могу сесть за стол переговоров».

Наконец точки над i расставил президент Сирии Х. Асад. Во время встречи с ним 2 июня 1983 года мы говорили о многих сторонах ближневосточного конфликта. Речь зашла и о возможностях его урегулирования сразу же после войны 1973 года. Х. Асад сказал:

– У нас была предварительная договоренность с Садатом честно действовать вместе. Разумеется, он не информировал нас о своих подлинных целях, о том, что он задумал войну лишь как средство сдвинуть ситуацию с мертвой точки и вступить в переговоры.

Мы в Сирии понимали, что конечным результатом войны должно быть политическое урегулирование на основе решений Совета Безопасности ООН. Однако планы свои мы строили на том, что к моменту вмешательства ООН нам удастся на обоих фронтах освободить территории, оккупированные Израилем в 1967 году. В действительности, – заключил Асад, – все получилось по-другому.

Г. Киссинджер говорил о том, что любит приступать к урегулированию конфликтов, когда они находятся «в горячем состоянии». В своих мемуарах он отрицает, что заблаговременно понимал мысли Садата, «направленные не на территориальный выигрыш, а на то, чтобы породить кризис, который мог бы изменить замороженные позиции сторон и тем самым открыть путь к переговорам» [43]. Мне представляется такое неведение, «прозрение» в последний момент сомнительным, хотя бы в силу того, что Киссинджер, когда ему сообщили о неизбежности начала войны в ближайшие часы, по словам его биографов, сосредоточился на контактах с израильтянами, чтобы не допустить превентивного удара [44]. Но даже если он не «играл» с Садатом с самого начала, госсекретарю США импонировала, судя по всему, такая схема: размораживание конфликта с помощью крайне ограниченной локализованной акции Садата; американский контроль над ситуацией; создание престижных условий для Садата, чтобы тот смог согласиться на переговоры, сориентированные на сепаратную договоренность.

Находясь в Москве перед принятием совместно разработанной СССР и США резолюции Совета Безопасности № 338 о прекращении огня на Ближнем Востоке, Киссинджер согласился с мнением советского руководства о необходимости увязать в ней окончание войны с началом процесса всеобъемлющего урегулирования. Однако на деле он как раз и отошел от этой «увязки». Это полностью проявилось в оценке того места, которое должна была занять, по Киссинджеру, мирная конференция, созванная в Женеве.

«Женевская конференция, – пишет Киссинджер, – не оставляя никаких сомнений в своих истинных целях и намерениях, была средством собрать в одну упряжку все заинтересованные стороны для одного символического акта и посредством этого сделать так, чтобы каждый мог проводить сепаратный курс, хотя бы на некоторое время. Было сложно и собрать такую большую встречу, и после этого держать ее в бездейственном состоянии (!), в то время как дипломатия возвратится к двусторонним каналам» [45].

Так был упущен первый реальный шанс начала процесса общего урегулирования ближневосточного конфликта. А ведь он существовал.

Конечно, в 1978 году, уже когда Киссинджер ушел с поста госсекретаря, был подписан договор о мире между Египтом и Израилем. Трудно, да и не нужно ретроспективно отрицать его значение. Однако важно подчеркнуть, что договор не только не создал обстановку, благоприятствующую общему урегулированию, но, напротив, в тот момент затруднил его. Возвращение «ненужных» – об этом многократно говорили израильские руководители – земель на Синае объективно укрепило позиции Израиля в отношении оккупированных территорий на Западном берегу, в Газе и на Галанах.

К тому же сепаратный договор Израиля с Египтом не положил конец череде войн и вооруженных столкновений. В 1982 году была осуществлена израильская интервенция в Ливане, сопоставимая по масштабам вооруженных столкновений и по жертвам сторон с предшествовавшими войнами на Ближнем Востоке. Вплоть до сегодняшнего дня происходят многочисленные обстрелы, бомбардировки, вооруженные столкновения, террористические акты – и в Ливане, и на Западном берегу, и в Газе, и в Восточном Иерусалиме. После кемп-дэвидского соглашения не было результативных перемен в мирном процессе на Ближнем Востоке. Это само по себе уже показатель.

Естественно, всеобъемлющее урегулирование такого застарелого конфликта, да еще с таким числом участников, – дело далеко не простое. А если к этому добавить еще и нежелание ряда участников сблизить свои позиции, то перспективы подобного решения покажутся еще более мрачными. Вместе с тем жизнь, практика подвели к необходимости выработки именно всеобъемлющего урегулирования с участием всех стран и сил, вовлеченных в многолетнюю борьбу.

Можно считать, что эта линия восторжествовала в 1991 году, когда была созвана в Мадриде Мирная конференция по Ближнему Востоку. Характерным был выработанный нами совместно с США формат этой конференции – ведение переговоров между Израилем и отдельными арабскими государствами на двусторонней и многосторонней (по общим проблемам) основе, а по Западному берегу и сектору Газа – Израилем с иорданско-палестинской делегацией, но все это рассматривалось как подходы к решению общей задачи достижения всеобщего мира. Такой формат свидетельствовал о том, что отказ от сепаратных шагов отнюдь не означал игнорирования шагов частичных, но в контексте всеобъемлющего решения. Это была та точка зрения, которой наша страна придерживалась и ранее.