Анна Сергеева-Клятис - Пастернак

Правомерно спросить: было ли духовное родство между супругами? Поначалу, несомненно. Родителям Пастернак писал: «…Я никогда не был так спокоен и счастлив, как самое последнее время, и с Зиной мне так хорошо, просто и естественно, точно я с детства с нею жил и вместе с нею рос и родился. У ней много общего со мной и даже какое-то сходство. Вся — созданье мелко-дворянского (военного) мещанства, она также опролетаризована дикостями своей жизни, музыкальностью и трудовой, работящей подоплекой своего сильного (но бесшумного и безмолвного) темперамента, как по другим причинам и с другими слагаемыми (мещанства и искусства) это имело место у тебя, у мамы и у меня. И потому многое, что у нас считалось специфически Пастернаковским, а по существу гораздо распространеннее и социально объяснимо, я встретил и у ней, с той только разницей, что слова и настроенья играют почти ничтожную роль в ее складе и судьбе, замененные делами и реальными положеньями. <���…> Я не представляю себе положенья, в котором я мог бы пожалеть Зину, так равна она мне каким-то эмоциональным опытом, возрастом крови что ли» {211} 211 Пастернак Б.Л. Письмо родителям, 24 ноября 1932 // Пастернак Б.Л. Полное собрание сочинений. В 11 т. Т. 8. С. 634. . Об этом же говорилось и в стихах:

В дальнейшем это взаимопонимание если и не утратилось совершенно, то померкло, уступило место бытовому общению. Связь постепенно ослабевала. На исходе 1938 года Зинаида Николаевна родила мальчика, которого в честь Леонида Осиповича назвали Леней. Это было, пожалуй, последнее радостное событие в семье Пастернаков, вскоре вместе со всей страной погрузившейся в пучину войны с сопутствующими ей бедствиями: эвакуацией, лишениями, болезнями, страхами, голодом, бездомностью и пр. Победа облегчения не принесла. В апреле 1945 года после долгой и очень мучительной болезни умер старший двадцатилетний сын Зинаиды Николаевны Адриан Нейгауз. Пережитый ею кошмар (он умирал тяжело, фактически у нее на руках) многое изменил в обиходе семейной жизни. Она сама откровенно писала об этом в воспоминаниях: «…После потрясшей меня смерти Адика мне казались близкие отношения кощунственными, и я не всегда могла выполнять обязанности жены» {212} 212 Пастернак З.Н. Воспоминания. С. 340. . Отдаление, а потом и разделение внутри одного дома стали естественным состоянием супругов, каждый из которых переживал эту драму по-своему.

В октябре 1946 года Пастернак, уже несколько месяцев работавший над первыми главами большого романа в прозе, который тогда еще носил название «Мальчики и девочки», впоследствии замененное автором на «Доктор Живаго», пришел в редакцию журнала «Новый мир». Ему было в это время 56 лет, во внешности он сохранил юношескую живость, сказывавшуюся в мимике, движениях, походке больше, чем в чертах лица, которые приобрели к этому времени особую значительность и подсвечивались внутренним трагизмом. В редакции он познакомился с одной из сотрудниц, заведующей отделом начинающих авторов О.В. Ивинской. Ей тогда исполнилось 34 года, но за плечами была уже богатая событиями жизнь.

Родом из Тамбова, из семьи, совсем не отвечающей стандартизированному советскому канону лояльности (отец участвовал в Белом движении), Ольга Всеволодовна окончила в Москве творческий факультет Института редакционных работников. Ее первый муж, И.В. Емельянов, директор школы рабочей молодежи, покончил с собой и оставил жену с маленькой дочерью Ириной. Второй муж, А.П. Виноградов, главный редактор авиационного журнала «Самолет», умер в больнице на руках у жены. От него у Ивинской остался сын Митя. Несмотря на все эти ужасы, она была очаровательной и легко очаровывающейся, ее жизнь была наполнена интересными встречами, яркими людьми, с которыми то и дело вспыхивали романы. Появление Пастернака в редакции стало для нее знаковым событием. Вскоре между ними начались личные отношения, быстро принявшие серьезный оборот.

О первых месяцах этого романа очень эмоционально и поэтому, очевидно, не всегда достоверно повествует в своей мемуарной книге сама Ольга Ивинская: «…Все начало развиваться страшно бурно. Борис Леонидович звонил мне почти каждый день, и я, инстинктивно боясь и встреч с ним, и разговоров, замирая от счастья, отвечала нерешительно и сбивчиво: “Сегодня я занята”. Но почти ежедневно, к концу рабочего дня, он сам появлялся в редакции, и часто мы шли пешком переулками, бульварами, площадями до Потаповского.

— Хотите, я подарю Вам эту площадь? Не хотите? — я хотела.

Однажды он позвонил в редакцию и сказал:

— Вы не можете дать какой-нибудь телефон Ваш, например, соседей, что ли, мне хочется Вам звонить не только днем, но и вечером. <���…>

И вот вечерами раздавался стук по трубам водяного отопления — я знала, что это вызывает меня из нижней квартиры Ольга Николаевна. Б.Л. начинал бесконечный разговор с каких-то нездешних материй. С лукавинкой, будто невзначай, он повторял: “несмотря на свое безобразие, я был много раз причиной женских слез…”. <���…> Разговоры наши во время длинных прогулок через пол-Москвы были сумбурны и вряд ли можно было их записать. Б.Л. нужно было “выговариваться” и, едва я успевала придти домой, как уже доносился металлический стук по трубам отопления. Я, сломя голову, опять мчалась вниз к незаконченному разговору, а дети с изумлением смотрели мне вслед» {213} 213 Ивинская О.В. В плену времени. М., 1992. С. 21–23. .

Роман между Пастернаком и Ивинской имел, конечно, несколько следствий, главное из которых касалось семьи Бориса Леонидовича. Зинаида Николаевна, отчасти ощущавшая свою вину перед мужем, понимала и оправдывала его стремление к личному счастью. Однако инстинктивная неприязнь к Ивинской неизменно брала верх, и дома мира и покоя не стало. Сам Пастернак, естественно, тоже не был внутренне спокоен и мучился угрызениями совести и терзался, что стал причиной огорчения для жены. В результате им было принято сложное-простое решение: отказаться от продолжения романа и порвать со своей возлюбленной, что он и исполнил весной 1949 года. В это же время он написал Зинаиде Николаевне на только что вышедшем переиздании «Гамлета»: «Зине, моей единственной. Когда я умру, не верь никому: только ты была моей полною, до конца дожитой, до конца доведенной жизнью. Б. П.» {214} 214 Пастернак Е. Б., Пастернак Е.В. Жизнь Бориса Пастернака: Документальное повествование. СПб., 2004. С. 407. .