Вячеслав Маркин - Неизвестный Кропоткин

1 Там же, С. 67.

Петр Алексеевич писал это в своих мемуарах уже в зрелом возрасте абсолютно искренне: он никогда не обижался на брата, даже когда тот бывал несправедлив к нему.

Переписка формировала их мировоззрение. В письмах братья обсуждали проблему выбора жизненного пути. «Человек должен иметь определенную цель в жизни», - писал Саша, упрекая брата в неопределенности его стремлений, в частой смене интересов, в желании объять необъятное. Помогая самообразованию брата, Александр, сам очень стесненный в средствах, покупал и посылал ему книги преимущественно научного содержания.

«Теперь я не могу без изумления вспомнить громадное количество книг, иногда совершенно специального характера, которое я тогда прочитал по всем отраслям знания…» * Серьезную философскую литературу читали они в подлинниках - на английском, французском, немецком. В письмах мелькают имена Марка Аврелия, Монтескье, Гюзо, Бланкй, Фогта…

Александр в эти годы особенно любил поэзию, сам сочинял стихи, а Пете посылал в письмах переписанные им стихотворения и даже целые поэмы Лермонтова, А. К. Толстого, Огарева, Веневитинова и других поэтов. «Читай поэзию, от нее человек становится лучше», - писал он в одном из писем.

Прежде всего брату поведал Петр о своем желании уехать по окончании корпуса в Сибирь, поступить в Амурское казачье войско. Они в нескольких письмах обсуждали эту тему.

«Годы 1857-1861 были, как известно, эпохой умственного пробуждения России» 2, - писал Кропоткин. А публицист Н. Шелгунов выразился поэтично: «Точно небо открылось над нами и куда-то потянуло вверх и вширь…»

2 Записки, С. 86.

В 1860 году вышла на русском языке книга Чарльза Дарвина «Происхождение видов», свершившая подлинный переворот в науке. В своей переписке братья Кропоткины уже давно вели дискуссию на темы биологической эволюции. По поводу статей московского биолога, по существу предшественника Дарвина в России, К. Рулье, Александр написал брату несколько писем-размышлений об изменчивости видов и проблеме наследственности, вовлек его в дискуссию, ставшую для Петра началом одного из важнейших направлений последующей его научной деятельности. Дарвиновская теория надолго заняла едва ли не центральное место в письмах братьев.

Начало 60-х годов характеризовалось небывалым прежде оживлением русской журналистики. Наибольшего тиража - более 7000 экземпляров - достиг в 1861 году журнал Н. Некрасова и И. Панаева «Современник». Раздел «Политика» вел Николай Чернышевский, «Иностранные известия» - Михаил Михайлов с участием Шелгунова. Переводились на русский язык и выборочно печатались в журналах книги «История цивилизации в Англии» Генриха Томаса Бокля и «О свободе» Джона Стюарта Милля, в которой, в частности, утверждалось, что «всегда вредно увеличивать правительственную власть без крайней к тому необходимости… Никто так не способен управлять каким-либо делом, как те, которые лично заинтересованы в этом деле». Далеко не случайным был интерес к этим книгам у русских интеллигентов.

В Пажеском корпусе было принято: лучший ученик старшего класса получал звание фельдфебеля, что давало ему право пользоваться преимуществами офицера. Но главное, тем самым он становился камер-пажем императора, а это означало частое появление во дворце и непосредственно рядом с всероссийским самодержцем - на больших и малых выходах, балах, приемах, парадных обедах. Помимо того, каждое воскресенье фельдфебель должен был лично докладывать государю на разводе, что «по роте все обстоит благополучно». Неблагополучием считался только немыслимый в этих стенах бунт.

Кропоткин первым учеником был с самого начала, но в фельдфебели производить его не спешили: полагали, что он слишком мягок по характеру и не сможет обеспечить дисциплину в роте. И все же в 1861 году Кропоткин был назначен фельдфебелем и камер-пажем. Благодаря этому Петр смог близко познакомиться с придворной жизнью и лично с Александром II, которого в то время боготворил, видя в нем реформатора и освободителя крестьян. Он был готов в случае покушения на царя закрыть его своей грудью. Но в результате наблюдений за дворцовой жизнью, за «августейшей семьей» и самим Александром постепенно стал тускнеть этот ореол, утрачивались иллюзии насчет реформаторской деятельности императора.

Однажды Петр стал свидетелем того, как царь прошел мимо, не обратив никакого внимания на бросившегося ему в ноги с прошением старого крестьянина. Следовавший за императором Кропоткин представил себе, с каким трудом добрался крестьянин до этого царского выхода, и взял прошение, хотя камер-паж не имел права этого делать. Царь был очень недоволен.

Сразу же после смерти Николая I началась своеобразная «оттепель». Заключение мира, разрешение издания до сего времени запрещенных произведений Пушкина и Гоголя, предоставление права всем газетам освещать политические события, снятие ограничений на поступление в университеты, разрешение посылать за границу для совершенствования в науках молодых ученых, - все это произошло в первые два года правления Александра II, вступившего на престол в 1855 году.

Возвращаясь после подписания Парижского мира 1856 года, Александр выступил перед дворянством Москвы с речью, в которой сказал: «Лучше уничтожить крепостное право сверху, нежели ждать того времени, когда оно начнет само собой уничтожаться снизу». Царю хотелось, чтобы инициативу проявили сами дворяне: «Прошу вас, господа, обдумать, как бы провести все это в исполнение», - обратился он к ним. Эти первые шаги вызвали восторженную реакцию передовой русской интеллигенции.

В марте 1861 года Положение об освобождении крестьян России от крепостной зависимости было обнародовано.

Отношение братьев к реформе 1861 года, отменившей крепостное право, было вполне определенным: они ее приветствовали и видели в ней первое звено целой цепи реформ, которые привели бы российское общество к подлинному обновлению, демократизации, включению в число цивилизованных стран Европы, однако очень скоро стало ясно, что это было не совсем то, чего ожидали и интеллигенты-радикалы, и сами крестьяне. Положение усугубило желание царя задним числом угодить дворянству: Александр оставил при себе многих николаевских советников, поручил проведение реформы в жизнь тем людям, которые зарекомендовали себя ярыми крепостниками.

Крестьяне ждали от царя-батюшки «полной воли» и всей земли. Они почувствовали себя обманутыми - не царем, в которого беззаветно верили, а дворянами-помещиками, исказившими, как им думалось, принятое решение.

Более тысячи поместий той весной были охвачены крестьянскими волнениями. Это не были бунты, хотя кое-где они назревали. Чаще всего крестьяне собирались лишь для того, чтобы разобраться в царском манифесте, где они хотели увидеть то, чего там не было. Но власти были напуганы этим движением, им казалось, что возможно появление нового Пугачева. И они даже его нашли.