Лора Сотник - След Махно

Сказанное не относилось к моей бабушке — так и не простившей предательства подруге своего детства. Бабушка обвиняла ее в сломанной судьбе, в том, что ее дети, выросшие в чужой среде и не знавшие родного языка, по возвращении на Родину не смогли преодолеть этот барьер, вовремя получить образование и выбиться в люди. Не раз Цетка при мне винилась перед бабушкой, а та вроде бы из вежливости и прощала ее, а после этого отворачивалась и плевалась, словно прикоснулась губами к гадине.

Иногда Цетка приходила к бабушке на посиделки, долго рассказывала о своих горестях, жаловалась на несчастье с сыном. Опять бабушка вежливо выслушивала ее, угощала чаем с рафинадом, который они кололи, зажимая в руке и ударяя по нему тупой стороной ножа, но ничто не могло растопить бабушкину душу. Бабушка твердо знала, что по вине этой женщины она стала нищей, потеряла мужа и все свои богатства, нажитые честным трудом… А сама Цетка сохранила и то, что припас ей Нестор, и то, что оставил муж, тоже награбивший немало. Бабушке пришлось до глубокой старости не выпускать иглу из рук, работать и работать. А Цетка никогда не утруждалась, даже на собственном огороде ни разу не наклонилась — у нее всегда находились помощники.

Все это было правдой. Не оставь Махно свой след в судьбе бабушки, мой отец мог бы выучиться и прожить более интересную и складную жизнь, чем прожил. А значит, и я стартовала бы в свою профессию с более выгодных позиций и могла бы достичь большего, чем теперь, ибо решение задач определяют начальные и граничные условия — этот закон математики еще никто не опроверг.

Это всеобъемлющий закон… Он работает в любой причинно–следственной связи. Кто знает, не оттого ли стал горбатым ни в чем не повинный Иван, что на него через прикосновения в чистом младенчестве перешло проклятие отца — кривляющегося урода и нелюдя? И не потому ли не смогла Цетка исправить порок своего дитяти, что предала ту добрую душу, которая первой известила мир о его приходе в жизнь?

Выходит, права была моя бабушка.

Так вот, не меньше, а то и больше остальных могла рассказать о Цетке и Махно она, эта моя бабушка по отцу, Александра Сергеевна. Но живописать и вообще распространяться про это не любила по очень простой причине: от нее, жестоко от них пострадавшей, любая правда могла бы восприниматься слушателями как навет и поношение, или как злорадство. А бабушка не хотела выглядеть в таком свете. Жившая с необыкновенным достоинством, она была далека от того и другого, ей чужды были бесчестные поступки и по–бабски пустая или безответственная болтовня. Да, она оставила внукам свое жизнеописание, но изложила его в строгих и взвешенных фразах — исключительно для истории. А не в виде забавных бывальщин для беспечного времяпровождения.

А в чем было дело — об этом речь дальше.

После ухода Цетки, узнавшей о своей беременности от Нестора, у Александры Сергеевны появились тревожные предчувствия. Рассказать мужу или матери о них она не могла, потому что сама не понимала, в чем они состоят. Конечно, прежде всего подумалось о Несторе Махно. Ведь понятно же, что он — бандит и убийца и что очень опасно находиться в поле его зрения, но к себе исходящую от него опасность Александра Сергеевна не относила. Ведь они были знакомы и очень дружили ровно с тех лет, с каких себя помнили. Неужели это для него ничего не значит?

Правда, с тех безгрешных пор он очень изменился, обагрил руки человеческой кровью, долго сидел в тюрьме, озлобился… Он и до этого–то был взрывного, какого–то дикого нрава, как будто мстил всему свету за свое сиротство, бедную жизнь в многодетной семье, необходимость трудиться и подчиняться тому, кто тебе платит за труд. Но ведь все так живут. Кто же внушил ему мысли об исключительности и о другом порядке вещей? И зачем? Зачем этот «кто–то» отравил несчастному, нелепому человеку жизнь, изломал его, сделал душу его страшным уродом?

Александре Сергеевне стало жалко Нестора.

Несколько дней спустя, возможно неделю, к ним в темноте вечера пришел Григорий Пиваков. Странно пришел — не с улицы, а с огорода, выходящего в балку с обрывистыми глинистыми склонами. Чтобы никто его не увидел, значит. Заходить в дом не стал, вызвал хозяина во двор.

— Только что узнал, браток, извини, если опоздал, — сказал он Павлу Емельяновичу шепотом.

— А что случилось?

— В эту ночь к тебе явятся махновцы — грабить. Убегайте, а? Убьют ведь…

— Куда-а убега–ать… — растерялся от неожиданности Павел Емельянович. — Это есть поздно.

— Тогда возьми это, — Григорий протянул Дилякову наган и патроны. — Понимаю, этого мало. Но сейчас, если ты не против и ничего не помешает, принесу что–нибудь посерьезнее.

— Давай!

Пока Пиваков ходил за оружием, Павел Емельянович времени не терял — мобилизовал домашних женщин, включая жениных учениц и прислугу, носить из погреба недавно привезенные для продажи мешки с сахаром и ими закрывать изнутри окна, двери, укреплять стены, баррикадировать возможные входы с улицы на чердак, задраивать все уязвимые места… Оставил только щели в окнах для обзора и отстреливания.

Пиваков не обманул, прибыл с охапкой винтовок и боеприпасов. Даже несколько гранат принес.

— Я не брошу вас, — сказал он, — останусь.

— Оставайся, как можно, — согласился Диляков. — А потом уйдешь. У моя есть выход в карьер глины. Я дам тебе науку…

— Ну ты успел… — удивился Григорий.

— Такая время, — сказал чужестранный муж Александры Сергеевны с ошибками и сильным акцентом от волнения. — Готовился моя давно…

После этого они забаррикадировали входную дверь и разошлись по своим местам: Аграфена Фотиевна осталась на печи. Туда же взобралась Александра Сергеевна и разместила рядом спящих детей: четырехлетнюю дочь Людмилу и двухмесячного сына Бориса. Ее ученицы и прислуга остались внизу, чтобы посматривать в окна и докладывать мужчинам о том, что видят.

— Ты стрелять умеешь? — перешел Григорий к делу, когда они заняли оборонительные позиции.

— Так, мало–мало могу убит.

— Лучше, конечно, не убивать. Но если они начнут, тогда уж не жалей пуль.

— Карашьо, — пообещал Павел Емельянович. — А тебе мы надо? Ты же сам махновца. Не простят они.

— Разберемся, — неопределенно ответил Григорий. — Главное, что жечь они сразу не станут, их же цель — твой товар. Это Цетка, сучка, Нестору проболталась, что ты недавно приехал, чай привез, специи…

— Цетка? А-а… Была она у нас, да.

— Сейчас Нестор злой и голодный, — продолжал Григорий, — недавно из окружения вырвался. Ему деньги нужны, продовольствие, а тут ты под руку попал со своим сахаром, с пряностями…

— Я же не виноват, меня был заказ на товар, — объяснял ситуацию Павел Емельянович. — Махно воюет, а люди живут, кушают. Города работают. И что ваш Махно, он тоже тут придет?