Иван Серов - Записки из чемодана

Сталин солидно ему ответил, что мы готовим наступление, но погода плохая, однако в конце января двинем до Одера, несмотря на то, что немцы перебросили войска от союзников против нас. Но когда мы вышли на Одер, то Черчилль вновь забеспокоился, как бы союзники не опоздали в Берлин.

С продвижением войск фронта штаб перебрался в Гнездно. Таким образом, между моей опергруппой в Варшаве и фронтовой в Гнездно 250 километров напрямик. Получалось «Фигаро здесь, Фигаро там».

Самолётом не каждый раз выпустят из-за погоды, а на машине по разбитым фронтовым дорогам <���ехать> 4 часа. А из Москвы каждый день звонят: доноси, как дела. Вот и работай. Да еще секретарь у меня малограмотный Никитин*, а адъютант, боевой пограничник, Тужлов, но совсем неграмотный оперативно.

В связи с таким положением я поставил вопрос перед Москвой, чтобы меня освободили от <���должности> Уполномоченного по Польше, так как фронт уже подходил к границам Германии.

Через два дня получил отказ с руганью: «Занимайтесь и тем, и другим». Приходилось почти каждый день делать по 300 километров на машине или по 500–600 км на самолёте для того, чтобы везде поспевать.

Один раз, сидя в самолете, я задумался, почему я такой неудачник? Назначают — не спрашивают, поручают — не интересуются, в состоянии ли это выполнить; если не вовремя донес о положении, хотя и выполнил в срок, упрекают.

Ну да ладно. Ведь моя работа идёт на пользу нашему государству. Не дать Польшу Миколайчику — это тоже большое дело.

В результате одного из полётов произошла крупная неприятность. А получилось так. Из люблинской оперативной группы сообщили, что там задержали генерала АК, который являлся организатором подпольной работы в одном из «военных округов» Польши.

С тем, чтобы мне его допросить и выяснить всех соучастников подполья, чтобы прекратить их незаконную диверсионную деятельность против Красной Армии, я решил слетать в Люблин, забрать его к себе в Гнездно и вместе с командующим фронтом товарищем Жуковым выяснить эти вопросы…

В Люблине я встретился с Н. А. Булганиным, а затем предварительно допросил этого генерала АК и сказал ему, что я заместитель командующего фронтом, надо нам все вопросы его «деятельности» выяснить, поэтому мы полетим в штаб фронта, к маршалу Жукову [264].

Поехали на аэродром. Со мной был лишь адъютант Тужлов, а конвоира для генерала я с собой не взял, полагая, что через час прилетим. Вылетели, когда уже начало смеркаться, но так как от Люблина до аэродрома штаба фронта было лёту минут 40, я полагал, что мы успеем приземлиться до наступления темноты.

Когда пролетели минут 40, я осмотрелся на местности и решил спросить у лётчиков, где мы находимся. Зашёл в рубку, спросил, где мы, какая путевая скорость. Лётчик и штурман смутились, начали тыкать пальцами в разные места.

Я вижу, что они заблудились. Сел на место штурмана и давай вместе уточнять обстановку по карте, однако никаких крупных населённых пунктов не было, да и стало темнеть.

С курса сбились, и я знал только одно: что в районе Лодзи проходит линия фронта, там немцы, а от Люблина до Лодзи лететь час с небольшим. Следовательно, если мы идём в направлении к Лодзи, то через 10 минут будет линия фронта, и нас могут сбить немцы и захватить.

К тому же стало совсем темно. Я лётчику дал указание выбирать площадку для посадки и садиться с тем, чтобы сориентироваться, и затем уже утром, на рассвете, можно было бы вылететь…

Пока мы летали минут 10–15 и разыскивали такую площадку, совсем стало темно, видимость плохая. Откровенно сказать, было жутко, и я в мыслях представил себе, что мы можем разбиться, и подумал: неужели на этом кончится моя жизнь?

Когда нашли площадку, я лётчику сказал: «Садитесь, не выпуская шасси, на пузо», потому что все ещё было сомнение, что и на закрытой площадке могут быть какие-нибудь препятствия. Лётчик возразил мне, заявив, что он ни разу не садился «на пузо». Пришлось садиться с шасси. Пошли на посадку.

Когда уже земля приблизилась, я вновь подумал: чем кончится эта посадка? Однако колёса стукнулись о землю, самолёт побежал. Бежал, мне показалось, долго, и я уже вижу, что на нас впереди надвигается лес, но лётчику спокойно сказал: «Притормаживай». Самолёт остановился около самой опушки.

Я из рубки вышел к арестованному генералу и спокойным голосом сказал, что пришлось сесть здесь, так как в темноте до аэродрома не дотянули, переночуем и полетим дальше, а сам подумал: «Где мы сели!» Особенно меня пугала мысль, что сели на территории, занятой немцами, или попали в зону действия Армии Крайовой, одним из руководителей которой был этот генерал.

Когда вышли из самолёта, огляделись. Я заметил, что в нашу сторону едет мужчина с возом сена. Мы с Тужловым подошли к нему и спросили, далеко ли деревня. Поляк ответил: «Отсюда километра два». — «Есть ли какие войска?» Он сказал, что в их деревне нет, а в соседней деревне есть кампания (рота) Армии Крайовой.

У меня ёкнуло сердце. Ситуация могла сложиться так, что я оказался бы в плену у генерала Армии Крайовой, которого везу, и его роты.

Делать было нечего. Я подошел к генералу и говорю, что крестьянин предлагает переночевать нам в его деревне. Генерал охотно согласился, и мы пошли. Лётчикам я сказал, чтобы они закрыли самолет, одного с оружием оставили дежурить в самолёте и шли бы за нами. По дороге в деревню генерал начал интересоваться у поляка, где есть войска. Поляк вновь охотно сообщил об этой роте Армия Крайовой.

Когда пришли в деревню, крестьянин нам показал, где живет солтес (староста). Придя туда, генерал с ним поговорил, что мы у него остановимся. Тот согласился, и мы вошли в хату. Жена старосты начала что-то готовить.

Мы с генералом расположились на скамейке, и я начал с ним уже заигрывать. Говорю, что завтра прилетим в штаб фронта, поговорим с командующим, маршалом Жуковым, и я надеюсь, что Армия Крайова будет вместе с нашими войсками драться против немцев. Генерал, к моему удивлению, согласился с этим мнением.

Продолжая разговор, я увидел, что в избу начинают входить один за другим поляки, правда, мирно настроенные. Когда собралось человек 15–17, я начал политбеседу о продвижении Советской Армии, о том, как она успешно бьёт фашистов, как будут дела обстоять дальше и т. д. и т. д. Поляки очень внимательно слушали, поздравляли Советскую Армию с успехом, говорили комплименты в мой адрес, а я сам себе думаю: чем всё это кончится?

Нашу беседу прервала хозяйка просьбой освободить ей место для того, чтобы поставить на стол еду. Я воспользовался этим и решил выйти посмотреть, что происходит вокруг дома.

Когда я вышел на крыльцо, то сразу наткнулся на двух вооруженных польских солдат. Они довольно вежливо предоставили мне дорогу. Выйдя во двор, я увидел кругом человек 15–20 поляков с винтовками. Мне ничего не оставалось, кроме как делать храбрый вид, что это так и должно быть.