Коллектив авторов - Как мы читаем. Заметки, записки, посты о современной литературе

Мантия пророка – частый соблазн для литературного критика, когда он пишет не о конкретной книге или авторе, а о явлениях и тенденциях. Иногда предсказания сбываются, ведь они пользуются, как правило, тем же языком художественной литературы и могут повлиять на нее изнутри. Но чаще выходит пальцем в небо – как в статье Игоря Гулина «Что происходит с текстом?» [155] И. Гулин. Что происходит с текстом? // Сигма. 2019. 12 марта. , опубликованной на портале Syg.ma.

По мнению Гулина, текст больше не стремится к статусу шедевра и становится «напрасным объектом», не оправдывающим «эмоциональных и интеллектуальных инвестиций». Причина «инфляции» – «сверх-доступность, капиталистическое перепроизводство, в котором объекты утрачивают свою единичную ценность, становятся частью неразличимых потоков текста». Границы отдельного высказывания якобы необратимо размываются. Конечно, не обошлось без соцсетей – именно благодаря им «фотография с отдыха, политический манифест, новость о помолвке, разговор с таксистом, стихотворение существуют на одних правах».

Припугнув, Гулин тут же успокаивает: «Проходя девальвацию, становясь напрасной вещью, текст обретает и некое иное измерение». Секрет перерождения: «нетребовательность, взаимный договор с читателем об умеренном взаимном безразличии». Тексты, которые «обречены на непрочитанность в момент своего создания», не участвуют в обороте символического капитала, именно в них критик видит ключ к выживанию литературы.

В мрачной картине эволюции текста смущает одно – она перевернута с ног на голову. Бесконечные потоки информации ведут не к размыванию, а дроблению восприятия. Читатель пытается выцепить значимое из мешанины спама и выкручивает контрастность на максимум. Подборки распадаются на стихи, стихи – на мемы. Фрагмент приобретает права текста. Единица измерения поэзии теперь – даже не стихотворение, а цитата. И похвала «хороший текст» – не «маркер эстетической старомодности», как уверяет Гулин, а наоборот – самый популярный вид комментария под любым опубликованным в соцсетях произведением.

В качестве поэтов, идеально адаптировавшихся под культуру перепроизводства, критик справедливо приводит в пример Вадима Банникова и Виктора Лисина. Только механизм адаптации совсем другой – стихотворения мимикрируют под мемы. Смысловые акценты у Банникова и Лисина, как панчлайны в попсовой комедии, – рассчитаны на моментальный отклик и адресованы сразу нескольким видам эстетических вкусов. Их тексты свободно перемещаются из подборки в подборку, ничего не приобретая и не теряя.

Характерно, что под текстом Игорь Гулин понимает «поэтическое или прозаическое произведение, в той или иной степени новаторское по своим установкам».

Выходит, критическое высказывание – вроде и не текст вовсе. Непонятно, почему инфляция его не коснулась.

Если принять сторону автора, разве сама статья – не «напрасный объект», затерявшийся в репостах?

Первую неделю после публикации «производители и потребители новой литературы» активно делились ею в «Фейсбуке» и «ВКонтакте». Потом интенсивность упала – видимо, «неразличимые потоки» сделали свое черное дело.

Или другой вариант: статья «Что происходит с текстом?» символизирует следующий этап эволюции высказывания. То самое «заклятье», о котором рассуждает Гулин, «ритуал, в котором автор жертвует «эстетической эффективностью» текста ради обретения им новой силы». Но сила почему-то не ощущается – текст как текст. Рыхлый, лишенный внятной структуры. Обычная реплика «в вечность» на бегу. Написанная, по признанию автора, «за день до выступления на конференции» в 2017 году, она, похоже, два года успешно избегала редактуры:

«Она (литература. – М. А. ) существует на двойных основаниях. С одной стороны – функционируя по упрощенно понимаемым законам современного искусства, в котором ценность конкретной работы сравнительно мала в сравнении с весом проекта, силой концепции. С другой же – продолжая использовать техники производства высокой поэзии, требующей от автора предельной вовлеченности, «самоотдачи», от каждого текста – интенсивности, высокого качества».

Высокая поэзия высокого качества; ценность работы сравнительно мала в сравнении. Действительно, получился текст, который «не будет прочитан и знает об этом». Он даже не очень старается быть написанным.

Статья Гулина под видом рассказа о новой жизни художественного текста задним числом оправдывает необязательность чтения. Поэзия вовсе не сводится к символической «манере представления себя», просто кому-то проще анализировать позу, а не стихотворение. Чем меньше вкладываешь, тем ниже риск инфляции – это работает и в критике. Разговор о «заведомой нечитабельности, непонятности» как «конструктивной основе письма» никаких инвестиций не требует вообще.

Тут история вовсе не о жертвенности, а наоборот – о гедонизме. Или даже аутоэротической асфиксии – придушим самоценность текста ради быстрого удовольствия. Поэзию, где «напрасность заложена с самого начала», еще легче имитировать, чем формальное новаторство. Инфляция только ускорится, и перепроизводство побьет все рекорды. Отказ от диалога не приведет к перерождению литературы, всем станет только хуже. Кроме, конечно, тех, кому изначально было нечего сказать.

Юзефович говорит, что она «человек про книжки» и что любит читать. В фильме «Гоморра» портной Паскуале говорит, что, чтобы раскроить корсаж, «нужно много любви». То же Юзефович. Можно было сказать: «Как-то так» или «Такая вот фигня приключилась». В общем, она так строит ответы, чтоб там поменьше торчало причин и следствий – чтоб не за что зацепиться. Образ Юзефович, который строит Юзефович же, очень аэродинамический получается. Любила читать – и вот книжки рецензировывает… Как такое может быть?..

«Мне приятно думать, что если нас будет достаточно много и мы будем достаточно энергично взбивать молоко лапками, то рано или поздно мы нащупаем твердую почву» (из интервью «Сегодняшняя литературная Россия очень маленькая и провинциальная» [157] Н. Федорова, Г. Юзефович. «Сегодняшняя литературная Россия очень маленькая и провинциальная» // Реальное время. 2017. 17 сентября. ) – эта метафара достаточно часто мелькает в интервью Юзефович, равно как и уверения в том, что «я люблю читать» – но «лягушка в банке» и «любовь к чтению» – это разное. Или она от души – или она «лягушка, тонущая в банке». Тут одно из двух. Ну или специальная аэродинамическая стокгольмская лягушка.