Константин Кеворкян - Фронда [Блеск и ничтожество советской интеллигенции]

Вообще с поляками, получившими государственность после распада Российской, Германской и Австро-Венгерской империй, сложились совершенно особые отношения: «Откуда и что это за географические новости?» – вспоминая о Польше, вопрошал Маяковский в «Стихах о советском паспорте». Бывшая часть Российской империи, которая сохранила буржуазный строй и активно претендовала на роль региональной сверхдержавы [131] «Золотой Теленок»: «… и польская газета “Курьер Пораны”, близкая к министерству иностранных дел, уже требовала расширения Польши до границы 1772 года». , Польша воспринималась как ближнее зарубежье – зажиточное, но провинциальное. На ней можно и должно было показывать «продвинутость» бывшей метрополии по сравнению с буржуазным миром.

Так, прямо на советско-польской границе (разумеется, по советскую сторону) красовалась арка с вызывающей надписью «Коммунизм сметет все границы». Воздвигнут сей шедевр в Шепетовке, которая, до присоединения Западной Украины, являлась последней железнодорожной станцией на советской территории. В то время Шепетовка считалась важным и процветающим городом, дверью из СССР в Европу, своеобразным Рубиконом, отделявшим жизнь советского человека от всего мира. Недаром разочарованный Остап Бендер говорил, что «последний город – это Шепетовка, о которую разбиваются волны Атлантического океана». И далее, устами Бендера соавторы озвучивают, можно сказать, основной принцип отечественного изоляционизма: «Заграница – это миф о загробной жизни. Кто туда попадает, тот не возвращается». То есть, все «иностранное» враждебно живому, передовому, социалистическому; все, что связано с «иностранным», так или иначе, представляет опасность для живого, хотя и манит слабых сладким голосом, словно сирены Одиссея.

Кроме Польши, важной частью Российской империи, получившей вожделенную независимость, а значит и свободу от социалистических экспериментов, стала Прибалтика. Когда Остап Бендер еще не разочаровался в своих мечтах, его планы касались и Балтии: «Проекты были грандиозны: не то заграждение Голубого Нила плотиной, не то открытие игорного особняка в Риге с филиалами во всех лимитрофах».

Как и недавнее Царство Польское, бывшие балтийские провинции Российской империи тоже находились в зоне особого внимания, становясь предметом сравнения двух путей развития частей единой некогда страны. Человека, попадавшего из голодной Советской России в Прибалтику, удивляло две вещи: «В нашем представлении жизнь там уж никак не лучше, чем в Москве – столице рабоче-крестьянского советского государства. Но то, что мы увидели на рынке, рядом с вокзалом, а также в многочисленных магазинах, казалось просто фантастическим. Причем все это было доступно даже для нашего тощего кошелька. Разнообразнейшая обувь, меховые пальто и куртки, костюмы и пуловеры, грампластинки, патефоны, радиолы и радиоприемники, горы фруктов и овощей, целые туши на крюках в мясных лавках – просто глаза разбегались» (В. Бережков) (7). И второе, неистребимый провинциализм сытых республик: «После лихорадки строек, споров, поисков – всей той суеты обновления жизни, которая уже стала привычным, нормальным ритмом нашего бытия, Прибалтика показалась мне замершей, тихой, почти спящей. Было ощущение, что я приехал не в Прибалтику, “не в заграницу”, а в прошлое, еще не очень далекое, но уже основательно забытое» (Л. Утесов) (8). Основной тезис: да, буржуазное общество дает сытость, но сытость эта животная, тупая, на самом деле – будущее за нами, увлеченными, горящими идеей новыми людьми!

Можно смеяться над наивностью советской молодежи, но именно таков был общий настрой, помогавший возводить страну, о чем мы вспоминали, рассказывая об энтузиазме первых пятилеток.

Иное отношение, нежели к бывшим согражданам, испытывали жители СССР к извечным геополитическим соперникам и законодателям мод – западноевропейским странам. Комплекс неполноценности оборачивался драчливой задиристостью – вот мы вам покажем! Но показать, по большому счету, юная страна тогда ничего не могла, кроме живописных зрелищ и карикатур; по сути – голой, извините, задницы. Желание безнаказанно высмеять, укусить «сильных мира сего» воспринималось, с одной точки зрения, как воплощение народной демократии, с другой – публичный вызов старому миропорядку. На демонстрациях можно было наблюдать примерно одинаковый набор персонажей – кроме отечественных нэпманов, попов и белогвардейцев – известных западных политиков: «Труженики “Красного треугольника”: на своем автомобиле они соорудили гигантскую калошу – для буржуев-капиталистов, попов, спекулянтов, и прочей мерзости. Название красноречиво: “Антанта в калоше”… Ленинградский зоосад: клетки, в одной кабан с надписью Керзон, волк Юз и лисица Макдональд» (9).

В 1923 году в СССР развернулась массовая кампания «Лордам по мордам» – против «ультиматума Керзона» [132] Жесткое требование английского правительства к Стране Советов об освобождении английских рыболовных траулеров (арестованных по утверждению Москвы, за ловлю рыбы в советских территориальных водах), прекращению подрывной деятельности Советов в Иране и Афганистане, прекращению преследований верующих в СССР. : « Человеку с неотягченной совестью приятно в такое утро выйти из дому, помедлить минуту у ворот, вынуть из кармана коробочку спичек, на которой изображен самолет с кукишем вместо пропеллера и подписью “Ответ Керзону”». Николай Островский в повести «Как закалялась сталь» кукиш ретуширует:

– Товарищ большевик, дай прикурить, брось коробку спичек, – поляк-пограничник просит у советского солдата спички.

«…И красноармеец, не оборачиваясь, бросает спичечную коробку:

– Оставь у себя, у меня есть.

Но из-за границы доносится:

– Нет, спасибо, мне за эту пачку в тюрьме два года отсидеть пришлось бы.

Красноармеец смотрит на коробку. На ней аэроплан. Вместо пропеллера мощный кулак и написано “Ультиматум”. “Да, действительно, для них неподходяще”».

Однако за бесконечными политинформациями и балаганными шаржами политкарнавалов все равно угадывался ревнивый интерес советских жителей к Западу, восхищение тамошним уровнем жизни и технологии, готовность учиться у Европы и Америки и желание двигаться с ними в единой культурной струе. Новая техника, мода, политические новости живо волновали юное советское общество.

Одновременно СССР вел активную внешнюю политику на Востоке. Советские лидеры с самого начала апеллировали к жителям колониальных империй, приглашали их на политическую учебу, помогали материально, окружали необходимым вниманием средств массовой информации [133] Любопытный факт, в 1923 году уже знаменитый поэт О. Мандельштам взял интервью у молодого вьетнамского коммуниста Хо Ши Мина, посетившего Москву. . Труд большевиков не был напрасным – под влиянием идей Октября выросли сотни пламенных революционеров, которые содействовали развитию коммунистического движения в Китае, Монголии, Корее, Индостане.