Александр Тюрин - Записки технонационалиста

Этот симулакр был столь полезен Западу, что он приложил все усилия, чтобы Россия никогда не догнала его по уровню своих материальных сил. Каждый раз, когда у России возникала возможность выйти из тягла и войти в гордое сообщество Людей Плюс, Запад делал всё мыслимое и немыслимое, чтобы вернуть её к прежнему коду.

«Торговый» Новгород не имел права на самостоятельную морскую торговлю с Европой. Иван Грозный не мог привлечь ни одного западного купца в выстроенный им порт на реке Нарове. Все попытки его заполучить на Западе достаточное число ремесленников, наладить взаимовыгодную торговлю с европейцами, разбивались об организованную блокаду. В едином строю против России встали великие державы того времени, от Польши и Швеции до Германской и Османской империи; крымцы, поляки, шведы, немецкие наемники жгли русские города, сожгли и Москву в 1571 и 1611 гг. Во второй половине 19 века и начале 20 века выход российских производителей на внешние рынки Передней, Средней Азии и азиатско-тихоокеанского региона вызвало цепочку столкновений с Западом, который и бил нас сам, и резал нас ятаганами и кривыми мечами сателлитов (крымская война, русско-турецкая война, русско-японская).

Вирусные коды со времен Петра успешно инфицировали сознание российских грамотных людей образами «русской несвободы», прививая нижнему слою комплекс неполноценности, а верхнему слою комплекс отчуждения от низов.

Информационная, затем экономическая (начиная с Екатерины II) и политическая зависимость (начиная с Александра I) от Запада, таков был путь «европеизирующейся» России. Выход к морям парадоксальным образом не приблизил, а отдалил Россию от морского торгового колониального капитализма, превратив её саму в полуколонию.

Русские цари (они же — почти чистокровные германцы) сняли тягло с мультиэтнической аристократии России, но зато усилили его на русском народе, превращая тягло в иго, а простонародье в Людей Минус. Затем тягло было снято и с национальных окраин, таких как вольная Польша, нордические Финлядия и Остзее, гордый Кавказ, получивших всевозможные привилегии, включая даже отмену воинской повинности, и возможность выращивать розенбергов, маннергеймов и пилсудских. Маленький принц Александр I Павлович, убивший своего папу-императора по указанию английского посла, превратил Россию из субъекта в объект мировой политики, используемый то Лондоном, то Веной и Берлином. Практически весь 19 век Россией был потерян. На Западе шло совершенствование национального кода, собирание наций из разных социальных и этнических групп, обретение ими общих интересов, перенесение наиболее грубых форм эксплуатации за пределы метрополий. У нас шло, наоборот, разложение народа на составляющие под прикрытием «европеизации». Система Русь выводилась из состояния гомеостаза и становилась все более зависимой от внешних факторов.

Элита немецко-романовского царствования относилась к русскому народу не лучше, чем маньчжурская знать цинского Китая к своим ханьцам. Капитализм, который по выражению Тойнби, равнялся на Западе «индустриализации плюс национализм», был в России «индустриализацией минус национализм». Поэтому экономика России, также как и цинского Китая, была зависимой, она мало что давала ей, зато увеличивала национальные капиталы других стран. Россия имела в конце 19 века гораздо большую смертность, чем в начале того же века (только в Китае и Индии было хуже), падало среднедушевое потребление продуктов питания. Этими индикаторами она резко отличалась от развитых nation-states. Достаточно сравнить фотографии рослых широкоплечих британских, американских, немецких солдат времен первой мировой и солдат русских — всё станет ясно без статистики.

В начале двадцатого века информационная, экономическая и политическая зависимость превратила русский народ в «пушечное мясо» для Антанты, а затем столкнуло в хаос взаимоистребления. Низшие слои образованщины в конце концов пришли к идее уничтожения прежней России. В конце первой мировой войны Россия получила вместо Проливов запломбированный большевицкий вагон, набитый информационными вирусами-во-плоти. Финансовое обеспечение инфекции взяли на себя немецкий генштаб и уолл-стритовские банки (см. Sutton Antony, «Wall-Street and the bolshevik revolution»).

«Русская революция» (как любят выражаться на Западе) не была ни «русской», ни «революцией». Это была лишь новая стадия исполнения вирусных кодов, запускаемых с внешних серверов.

Даже на спящем доселе Востоке в это время происходят подлинные национальные революции. Например, в Китае, у нашего геополитического противника Турции. Кстати, молодой зубастой турецкой нации наши новые антинациональные вожди дарят и Проливы, и территории, и деньги, и оружие для уничтожения остатков матушки Византии в лице малоазийских греков и армян.

На протяжении последних ста лет в нашей стране менялись силовики, нижние и средние управленческие слои могли входить в элиту и затем истребляться из нее, бюрократическая номенклатура могла перетряхиваться и замещаться бизнес-элитой. Но была одна постоянная часть российской элиты — носители и распространители вирусных кодов, импортированных с Запада. Этот слой был мимикрически назван нашей «гуманитарной интеллигенцией», хотя более подошло бы ему гордое название — «шаманы». [2] Хотел бы быть первым в применении слова «шаманы» к нашим «гуманитариям», но уже в ходе написания статьи я нашел употребление его примерно в том же смысле политологом В. Нифонтовым. В то же время представители действительных гуманитарных наук уплывали от смерти на пароходах, как русские философы в 1922, или массово садились в лагеря, как русские историки в 1929. Общество с ограниченной ответственностью «Dzierzynski, Peters, Lazis und Heinrich Jagoda» (известное также как Чека-ГПУ) усердно поддерживала функционирование информационных вирусов с помощью «процессоров» фирмы Маузер, обслуживая как в застенке, так и у ближайшей стенки.

«Гуманитарная интеллигенция» потребовала от русских вовсе не любовь к ближнему, поскольку этот постулат авраамических религий могло выработать национальный код. Она, под страхом смерти, предписала ЛЮБОВЬ К ДАЛЬНЕМУ: к забугорному пролетарию, к трудящимся Востока, к русофобам Марксу и Костюшко, к прогрессивному Наполеону, чуть ли не ко всем живым существам.

Русский народ, пройдя через предельное самоотречение, должен был превратиться в народ боддхисаттв. За счет его пота должен был осуществляться мировой прогресс, за счет своих ресурсов он должен быть построить сонм нерусских национальных образований на территории экс-России и очевидно уйти, в конце концов, в нирвану…