Федор Нестеров - Связь времен

Только силой оружия могла Русь свергнуть золотоордынское иго, отстоять против Литвы свою государственную независимость, прогнать крестоносных поработителей, но национальная трагедия состояла в том, что перевес в вооруженной силе был явно не на ее стороне. Помимо того, что каждый из ее главных противников (Золотая Орда и Великое княжество Литовское) располагал значительным численным превосходством перед лицом даже объединенной великорусской рати, помимо этого, такая рать, состоявшая в большей части из народного ополчения, уступала и должна была уступать в смысле боевого качества и ордынцам, и литовцам, и Ордену, и шведам. Стоит внимательно присмотреться к этой особенности русской истории.

Историк военного искусства Е. А. Разин, сравнивая средневековую Западную Европу с Русью, замечает, что на Западе исход боя «решал лишь один вид войск — тяжелая рыцарская конница. Пехота потеряла свое боевое значение… Только русская пехота в это время сохраняла решающую роль в бою. С ней взаимодействовала конница» [ 14]. Что верно, то верно. Если бы русская пехота, то есть городское и крестьянское ополчение, не принимала на себя главного удара и тяжелой рыцарской конницы крестоносцев, и литовской феодальной конницы, и монголо-татарской конницы, то феодальной коннице русских князей пришлось бы очень туго на льду Чудского озера, и на Куликовом поле, и в боях с литовскими феодалами.

Но означает ли этот сам по себе неоспоримый факт превосходство в бою русской пешей рати над современной ей западноевропейской пехотой? В этом позволительно усомниться. Вот что говорит относительно вооружения русского народного ополчения, основываясь на археологических данных, В. В. Каргалов: «…В погребениях сельского населения — основного контингента, из которого набиралось ополчение, — меч, оружие профессионального воина, встречается очень редко; то же самое касалось тяжелого защитного вооружения. Обычным оружием смердов и горожан были топоры («плебейское оружие»), рогатины, реже копья. Уступая татарам в качестве вооружения, спешно набранное из крестьян и горожан феодальное ополчение, безусловно, уступало монгольской коннице и в умении владеть оружием» [ 15]. Сказанное относится, правда, к домонгольскому периоду, но вряд ли есть серьезные основания полагать, что период, последовавший за нашествием Батыя, стал «золотым веком» для посадского и сельского ополчения в смысле крутого взлета его боеспособности. Полезно в этой связи вспомнить некоторые общие закономерности военного дела при феодализме — закономерности, из которых средневековая Русь домонгольского, монгольского или послемонгольского периодов, никак не могла быть исключением.

Прежде всего выражение « спешно набранное из крестьян и горожан феодальное ополчение» отражает не специфику первой половины XIII века, а субстанциональную черту феодального ополчения вообще. Феодальное ополчение, в XII ли, в XIV или в XV веках, на Руси ли, в Западной Европе или, скажем, в Японии, состояло ли оно только из феодалов с их челядью (русских дружинников, французских рыцарей, японских самураев) или же еще и подкреплялось народной ратью, — всегда и везде оно набиралось спешно , держалось под знаменами очень недолго и столь же спешно распускалось по домам. И для такой спешки была своя очень веская экономическая причина: натуральное хозяйство с его низкой производительностью труда, эта общая основа раннего и зрелого феодального общества, просто-напросто было не в состоянии выдержать большей военной нагрузки. Та же самая причина исключала, очевидно, возможность и сколь-либо регулярных и длительных сборов феодального воинства с целью прохождения боевой коллективной подготовки, а отсюда — повсеместно встречающаяся рыхлость его тактических единиц, их неспособность вести себя в бою как единое целое и распадения боя после первого же столкновения на ряд индивидуальных схваток.

Далее. Разделение средневекового наступательного оружия, а также отчасти и оборонительного на «господское» (длинное кавалерийское копье, меч, кончар, шпага, полный доспех) и на «плебейское» (топор, палица, короткое копье различных подвидов, каска без забрала, железный нагрудник) определялось не только тем, что первое было простому люду недоступно из-за своей дороговизны. Копье рыцаря или русского дружинника, меч, европейский или самурайский, были несравненно более эффективны, нежели «плебейское» оружие, но лишь при одном непременном условии — при условии, что воин предварительно получил длительную — чаще всего многолетнюю — индивидуальную подготовку в искусстве фехтования, а затем постоянно поддерживал на должном уровне полученные навыки. Чтобы такую подготовку получить, лучше всего было бы родиться в семье феодала: там обучение верховой езде и владению копьем и мечом начиналось с первых лет отрочества и продолжалось, уже на полях битв, всю жизнь. Получал ее, правда, в меньшей мере и городской патрициат (по русской терминологии, «лучшие посадские люди»), составлявший самое твердое ядро городского ополчения, к примеру, «кованую рать», которую выставляли в поле наши Новгород и Псков. Однако подавляющее большинство посадского люда и вся, без всякого исключения, крестьянская рать, даже если бы предоставилась маловероятная возможность выбора между своим «плебейским» и «господским» оружием, несомненно остановили бы его на все тех же простых в обращении боевых топорах и коротких копьях, сулицах и рогатинах. Никакого взлета боевой мощи посадского и крестьянского ополчения в XIV веке по сравнению с предыдущими веками быть не могло потому, что его вооружение по необходимости должно было оставаться весьма примитивным. Необходимость же эта, в свою очередь, диктовалась всем образом жизни трудовых масс: тому, кто добывал хлеб насущный в поте лица своего, на освоение оружия более совершенного просто-напросто не оставалось свободного времени.

Если даже прибавить к открытому археологами известные из летописи «ножи засапожные», которыми новгородские ремесленники вспарывали животы бронированных рыцарских коней, подрезали им коленные сухожилия и резали самих рыцарей, рухнувших на лед Чудского озера, — даже в этом случае русский ратник народного ополчения в своих доспехах выглядел отнюдь не импозантно по сравнению с гражданином итальянского города-республики, членом городской милиции французской коммуны или хотя бы с пешим кнехтом Тевтонского ордена: на Западе в XIII–XIV веках каска и стальной нагрудник были обычной принадлежностью пехотинца, но не на Руси, которая с самого монгольского погрома и по XVIII век страдала от острейшей и хронической нехватки в железе.