Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №11 (2002)

Как я уже говорил, для полноты восприятия учебник был задуман мной как единое повествование, которое было бы интересно читать и помимо учебного процесса. Но видел в этом не только стилистический прием, но и способ композиционно показать, что новейшая история России, несмотря на все противоречия, — единый процесс. В ней не было разрозненных событий и фактов: все они, как правило, взаимосвязаны, просто эта связь не всегда очевидна. Что же составляет ее суть?

Природа человека устроена так, что он всегда стремится к лучшему. Даже отступая с этого пути, он неизменно вынужден возвращаться на него, иначе род человеческий давно бы прервался. В истории каждого народа, какие бы сложные периоды он ни переживал, преобладает здоровое, доброе начало как отражение лучших чаяний миллионов людей. Задача, которую я возлагал на учебник, — выявить, показать вектор этих устремлений. История, разделяемая на периоды до и после 1917 г., до и после 1991-го, — это история расколотого народа, а между тем все наши достижения связаны с преодолением разрыва между прошлым и будущим. Убедительной иллюстрацией этого было, к примеру, возвращение во время Великой Отечественной войны формы старой русской армии, учреждение орденов Александра Невского и Дмитрия Донского, объявленных после революции чуть ли не врагами народа.

Однако легче поведать о своих благих намерениях, чем на деле воплотить их в жизнь. Как, например, донести до учащихся объективный, взвешенный взгляд на столыпинскую земельную реформу, если до сих пор этого никто не делал? В советское время в официальной исторической науке преобладал исключительно критический подход к Столыпину, сейчас, напротив, — совершенно некритичный. Третьего пока не дано. В этом я лишний раз убедился, слушая абсолютно противо­положные по оценкам выступления на юбилейном торжестве в честь 140-летия Столыпина, состоявшемся 15 апреля нынешнего года в Зале Церковных Соборов храма Христа Спасителя. А ведь осмыслять итоги столыпинской реформы в контексте единого исторического процесса нужно именно сейчас, когда земельный вопрос, похоже, решается без всестороннего изучения богатого опыта начала ХХ века. К тому времени я уже написал параграф о земельной реформе 9 ноября 1906 г. и ее итогах и, слушая выступавших на столыпинских торжествах, понял, что нахожусь на правильном пути, потому что сделал свои выводы, исходя исключительно из экономических и исторических фактов, а не отвлеченных теоретических схем.

Этот фрагмент я прилагаю к своей статье. Его можно было бы напечатать в этом или одном из следующих номеров — не только в качестве иллюстрации к данной статье, но и в качестве приглашения к дискуссии на тему об исторической перспективности реформ по столыпинскому образцу (если, конечно, отдел публицистики сочтет это целесообразным).

Как ни странно, но среди сдавших конкурсные материалы я снова оказался первым, хотя уже было ясно, что моими конкурентами являлись не энтузиасты вроде меня, а целые академические институты и педагогические издательства. Узнать, какие именно, мне не удалось по отмеченной уже уникальной закрытости конкурса. В Положении было указано, что “вскрытие заявок производится в присутствии членов конкурсной комиссии и организаций, подавших заявки на конкурс (по их желанию)”. Когда 15 марта в 14.00 я явился с этой целью в Институт общего образования, мне было вежливо сказано, что непосредственно авторы проектов к процедуре вскрытия заявок не допускаются (почему?), только их представители. Эта норма не только не была обговорена в Положении, но меня, как соискателя, не предупредили о ней хотя бы за день, а то бы, конечно, я нашел вместо себя “представителя”.

Несмотря на приложенную к документам пустую открытку, которой должны были известить меня об итогах конкурса, ответа я долго не получал. Когда же, наконец, позвонил сам, то узнал, что моя работа конкурс не прошла, и что я могу, если пожелаю, получить рецензии на нее. Ну что ж — не прошла, так не прошла, стало быть, есть проекты лучше. Главное, что я занял в этом деле активную позицию, не ограничился привычным брюзжанием и свой гражданский долг, как я его понимаю, выполнил. Я мог теперь смело говорить знакомым профессиональным историкам, жалующимся, что в одиночку приличный учебник истории создать невозможно: “Нет, возможно! Я, любитель, попробовал в одиночку и, во всяком случае, был допущен к конкурсу, первым из всех соискателей, а вы, профессионалы, если бы действовали в таком духе, имели бы, вполне вероятно, возможность победить!” Я вообще убежден, что если бы каждый из нас пытался делать что-то сверх своих возможностей или просто то, на что он способен, но на сто процентов, Россия без особого напряжения своих сил была бы одной из самых могучих и процветающих держав мира.

Я отправился в Институт общего образования и забрал ксерокопии рецензий и экспертного заключения. Все они были, по условиям конкурса, анонимными. Читать на месте я их не стал, чтобы ознакомиться не торопясь дома. И. В. Суколенов сказал мне любезно, что, хотя мой проект и не прошел конкурс, я вполне могу направить его в Федеральный экспертный совет Министерства образования, получить “добро” на его издание в качестве учебного пособия, альтернативного официальному. Я поблагодарил и распрощался: предложение заманчивое, что и говорить, да только учебника как такового у меня еще не было, лишь проект да две с половиной главы... Его надо было еще написать, причем без всяких гарантий на положительное заключение ФЭС и без финансовой поддержки, пусть и скромной.

Дома я прочитал рецензии и оторопел. Несмотря на то, что одна из них была в целом положительная, другая — в целом отрицательная, а экспертное заключение, написанное безграмотно, я бы сказал, даже не по-русски, с чудовищными грамматическими ошибками и опечатками, — сплошь отрицательное, не надо было даже обладать особым умением читать между строк, чтобы понять, что моя работа, сделанная в одиночку в соперничестве с 25 серьезными научными коллективами, была одна из самых лучших среди представленных и ее вывели за черту конкурса только потому, что анонимную конкурсную комиссию не устраивал ее оптимистический и державный настрой.

Факт отклонения рукописи — для литератора дело привычное, особенно в нынешнюю пору, когда хозяева изданий имеют разные политические и эстетические взгляды. Жаловаться в подобных условиях “граду и миру” на то, что не принимают твою работу, смешно — нужно искать близкого тебе по воззрениям издателя, вот и все. Но в данном случае речь шла не о частном издателе, а о государстве, которое, как четко было сказано Касьяновым, не устраивали нынешние учебники не только из-за их нечитабельности, но из-за мировоззренческой, концептуальной невнятности. Государство объявило конкурс на принципиально новые учебники, впервые, пожалуй, за десять лет выдвинув условие, что они должны “способст­вовать воспитанию патриотизма, гражданственности, общенационального сознания, исторического оптимизма, уважения к историческому и культурному наследию народов России и всего мира” (п. 2.2.6. Положения). Я на своем примере имею уникальную возможность рассказать, по каким принципам на самом деле проходил отбор. Это не просто эпизод моей творческой биографии, это факт общественного значения, ибо он содержит ответ на вопрос, заданный чиновникам Минобраза в прошлом году Касьяновым: почему у нас нет приличных учебников истории?