Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6369 ( № 17 2012)

- Вы пишете так, как будто не было классической русской литературы. Или мне это кажется?

- Русская литература всегда отличалась тем, что создавала небывалые, фасонистые, беспримерные лекала и брезговала подражанием. Я пытаюсь делать то же самое. Или это мне кажется?

- Такое впечатление, что вы ориентируетесь на западный литпроцесс (и рынок соответственно). Однако ваш основной читатель живёт в России. Никогда не думали вернуться?

- Я и не уезжала, дорогая редакция. Моя мама и её семья пережили блокаду в Ленинграде, мой дед сопровождал на фронт обледенелые вагоны, стоя с ружьём во вшивом тулупе, а я родилась на Малом проспекте Петроградской стороны, училась в Иркутске и отвечала на письма в газете "Нерчинская звезда". Не надо делать из нас эмигрантов только потому, что прибалтийский ломоть однажды хрустнул и отвалился от ковриги.

- А что думают о вас литовские читатели? Читают ли вообще в Прибалтике русские книги?

- Разумеется, читают. И переводят. Вот недавно в издательстве "Вага" перевели "Письмовник" Михаила Шишкина. Та же "Вага" на днях прислала мне перевод "Каменных клёнов", и я читаю его со словарём, потому что переводчик переложил русские архаизмы, используя устарелую, просто-таки древнюю, литовскую лексику. Думаю, переводчику пришлось нелегко, когда он переводил рецепты из тамошнего Травника: "Есть трава Царь Иван, собою в локоть, от одного корени три отрасля, добра давать кликушам утопя пить в квасу или в уксусе".

- Часто случается, что к писателю, поначалу громко заявившему о себе, ослабевает внимание и он как-то резко перестаёт всех интересовать. Вы не боитесь, что на ваши книги упадёт спрос, что они не будут номинироваться на крупные премии?

- На мои книги и не было никогда особенного спроса, всех моих читателей можно поселить на одной улице, если она не слишком длинная. Надо заметить, на такой улице я сама бы не отказалась поселиться - я люблю своих читателей. И не только за их письма и отзывы в блогах, но ещё за то, что они не сдаются и читают, читают многостраничные тома с примечаниями, несмотря на то, что мы живём во времена новеллизаций, кратких изложений классики и торжествующего либретто. Что касается премий, то это, разумеется, приятная перемена финансовых и разных прочих обстоятельств, и нет такого писателя, который не ждал бы подобного от судьбы. Но если дать этому ожиданию волю, то оно быстро превратится в вечное, как сырость, беспокойство: меня не заметили, не полюбили, всем наливают, а мне не поднесли. Размышления подобного рода довольно быстро делают из литератора атихифоба (атихифобия - боязнь неудачи, провала. - Ред.) и неврастеника.

Беседу вёл Игорь ПАНИН

Три обязательных вопроса:

- В начале ХХ века критики наперебой говорили, что писатель измельчал. А что можно сказать о нынешнем времени?

- Один античный царь, поклявшийся воевать с Троей, обещал прислать пятьдесят боевых кораблей, когда понадобится. И прислал - один большой, настоящий, и сорок девять игрушечных терракотовых, зато в полной выкладке. Вот какую силу имело слово. Мы живём не в крито-микенскую эпоху, скажете вы, а я отвечу: большие корабли всегда есть, просто, напоровшись на мель, они быстрее идут ко дну.

Что касается последних лет, то они всё больше напоминают мне контур 20-х годов прошлого века: декаденты разбрелись по свету, появились уже свои рапповцы, свои попутчики и даже трескучие хозяева парохода современности. Недавно прочла в "толстом" журнале рассуждения некоего критика о том, что литература не должна превратиться во "что-то чудесное, но далёкое от масс по типу балета". Дальше там говорится о том, что литература должна взять на себя объединительные функции, а также о необходимости введения в художественное произведение человека труда. Господа, окститесь. Литература ничего никому не должна. И, ради Бога, не надо в неё никого насильно вводить.

- Почему писатели перестали быть "властителями дум"? Можете ли вы представить ситуацию "литература без читателя" и будете ли продолжать писать, если это станет явью?

- То есть чем вы, Лена, займётесь, когда бумажная книга окончательно погибнет? А вам не кажется, что здесь невольно происходит подмена понятий: изменилось качество чтения, оно замаслилось, оплыло и размочалилось, и проблема в этом, а не в цифрах тиражей, бумажных или электронных. Бумажная книга, может, и не погибнет, удержится в каком-то слабом замшелом варианте, а вот любовь образованного человека к чтению понемногу угасает и, вероятно, однажды угаснет насовсем. Это будет концом прекрасной эпохи и началом новой, о канонах и обрядах которой мы можем только догадываться.

- На какой вопрос вы бы хотели ответить, но я его вам не задал?

- Ну, например, что я думаю о критиках. Меня хлебом не корми, дай о критиках поговорить. Я их, признаться, люблю, даже тех, что позволяют себе диатрибы. Хорошие критики - холщовый, грубый испод, отрезвляющая изнанка литературы. Недаром в сибирских деревнях изнанку называют тылом, критика - это и есть наш писательский тыл, а в тылу должны быть злые партизаны.

Жил отважный капитан

ЛЮДИ И КНИГИ

Исполнилось 110 лет со дня рождения Вениамина Каверина. В нынешнем году предстоит ещё один юбилей: писатель, как и Саня Григорьев, герой "Двух капитанов", летом 42-го впервые приехал в Архангельск. Этому событию посвящена беседа с писателем, оказавшаяся последней.

С конца 1987-го прочно засела у меня в голове идея: от имени "Правды Севера" потревожить расспросами нескольких известных и любимых мною писателей, чьё творчество было в какой-то период связано с Архангельском. Начать хотелось именно с В. Каверина - тем более что наше Северо-Западное издательство буквально перед этим переиздало его роман "Два капитана".

Но, оказавшись в январе 88-го в Москве, узнала, что незадолго до этого 85-летний писатель перенёс инсульт. Ни надеяться на встречу, ни попытаться задать несколько вопросов по раздобытому мной телефону никогда бы не осмелилась, если б его секретарша не сказала, что с корреспонденткой из Архангельска Вениамин Александрович хочет поговорить сам. И вот уже слабый, но бодрый и доброжелательный голос неожиданно приглашает меня в Переделкино.

Каверин приехал в Архангельск 29 июля 42-го, накануне страшных бомбёжек, когда в деревянном нашем городе полыхало то тут, то там. Позже, работая в Полярном, на флагманской базе командующего Северным флотом, Вениамин Александрович, по его словам, приезжал сюда раз двадцать, но тогда - впервые.

Своеобразие, неповторимость Архангельска военной поры[?] "В городе много американцев, англичан, негров, даже малайцев", - писал Каверин в письме жене. То были моряки с кораблей союзных конвоев.