Елена Хаецкая - Как писать книги

Э… так раньше было, скажет нынешний читатель. Это при совке так писали.

Ой ли?

Просто при «совке» не было желтой прессы. Потом она появилась. И теперь все пришло в буржуазную гармонию. Но это не означает смерти публицистического стиля.

Ну вот, например, газетка «Петербургский дневник». Ее бесплатно раздают в метро, там и статьи, и реклама, и полезная для жителей города информация. Статья называется «В гости к мечте», она, в принципе, рекламная — точнее, она должна подвести читателя к светлой идее обратиться в ту турфирму, от лица которой статья написана, и заказать там путешествие «в гости к мечте». Но как изложено: «Еще пару лет назад наши соотечественники, как ласточки, устремлялись на юг встретить праздники на чужестранных пляжах. Но в последнее время все больше людей предпочитают проводить этот праздник традиционно — по-русски, с национальным размахом, среди снежных сугробов, с Дедом Морозом и Снегурочкой».

Что мы видим? Мы сразу же видим штамп: «как ласточки, устремлялись на юг». Штамп — это метафора, которая давно утратила всякий смысл. Она ни о чем не говорит. Это как выражение «тайна, покрытая мраком». В первый раз было смешно, последующие несколько миллионов — уже никак. Можно просто сказать — «тайна», можно — «мрак». Можно убрать «ласточек» из рассказа о соотечественниках. «Устремлялись на юг»! Почему не «уезжали на юг», не «перемещались к югу», не «следовали в южном направлении»? Потому что «уезжают» в нейтральном стиле, «перемещаются» и «следуют» — в деловом и научном. А вот «устремляются» как раз в публицистическом. Я еще определяю его для себя как «стиль на грани фола», то есть вообще на грани допустимого. Знаю, фраза странная, но это мое определение, я им пользуюсь. В своей (авторской) книге так писать не стоит, в статье — запросто и даже желательно.

Главное правило для публицистического стиля — и для него в первую очередь: лучше штамп, чем сопли. Не надо красиво, лучше как всегда. Не стоит подбирать какие-то особенные слова и фразы, если только у вас не высокохудожественный очерк (который фактически принадлежит миру худ. лита, а не журналистики как таковой). Читатель не оценит.

Как и в межавторском проекте, читатель газеты в первую очередь ожидает узнаваемости. Стиль — это то, что воспринимается сверх содержания, это мощное средство создания читательского комфорта. Если я читаю газету, мне необходим публицистический стиль. Громы и молнии тоже надлежит метать публицистически, а не высокохудожественно. «Формально г-н такой-то вызов принял, — гневно пишет оппозиционная газета. — Но дальше началась масса отговорок. Якобы он готов встретиться только в рамках официальных дебатов и только если жребий выпадет… Он не любит об этом говорить. Хочет сделать все втихаря. Думает, что никто не узнает».

Чувствуется рука профессионала: написано свободно, умело и кстати используется парцеллятивная конструкция, ввернуто разговорное слово «втихаря». Создается ощущение публицистической речи — как если бы кто-то говорил с трибуны, — и вместе с тем это хорошо воспринимается глазами.

Отрывок гневный, сдержанный и лишенный яркой авторской индивидуальности.

Публицистику пишет не писатель, а журналист. Журналист-публицист в своем стиле индивидуален в той же мере, что и создатель книги из межавторского проекта: то есть очень и очень ограниченно. Стиль важнее индивидуальности. Это закон жанра.

Мне не хочется здесь разбирать стилистику желтой прессы, но она тоже не блещет индивидуализмом. Вообще сейчас мы говорим не о журналистике, а о художественной литературе.

Какое значение имеет для нашей задачи публицистический стиль?

В первую очередь, именно этот стиль довольно близко смыкается со стилем межавторского проекта. Между ними действительно много общего: главенство жанра над индивидуальностью пишущего, допустимость и зачастую даже желательность штампа, нарочитое упрощение в подаче героев, их мотиваций и поступков. В публицистике пламенный журналист как бы вещает от лица миллионов, ну — тысяч «простых граждан». В межавторском проекте автор тоже не вполне от себя пишет, он ведь вещает от лица коллектива авторов и фанатов проекта. Мы, создатели и любители Конана, несть нам числа, поведаем тебе, о читатель, как прекрасен, необуздан и дик киммериец-варвар!.. Ну и понеслось… Какая-то мера индивидуальности тут допустима, но именно мера — начни кто-нибудь излагать «Конана» языком Набокова, и все, готов покойник: либо Конан умрет, либо Набоков.

Очень сильный эффект, часто юмористический, дает смешение стилей: например, если историю, которая по своему содержанию, по сюжету должна быть рассказана бытовым, просторечным языком, вдруг начинают излагать высоким слогом. Так написано мое «Сказание о великомучениках Тихвиенских»: поездка ролевиков в Тихвин, где их заставили выступать в концерте, который, в свою очередь, был частью чьей-то предвыборной кампании, преподносится в житийном стиле, а самые простые вещи описаны как чудеса (чудо умножения наволочек в общежитии). В фэнтези нередко рассказ о попойке или драке звучит как эпическая поэма. И наоборот, великий поход какого-нибудь полководца, которого мы, вслед за автором, сильно не любим, описывается в сниженных тонах: сражения привели к убыткам, в округе перепортили девок, разбили горшки в тавернах, амуниции и оружия наломали на огромную сумму. Вместо эпической поэмы — репортаж об убытках, присланный из канцелярии.

Инверсия стилей позволяет автору очень отчетливо выразить свое отношение к описанному. Чаще всего это отношение ироническое.

Другой способ — вкрапление слов одного стиля в текст, написанный другим стилем.

Если текст написан нейтрально, то вкрапление стилистически окрашенного слова придает ему окраску родного для данного слова стиля. Это понятно. Если кристалл марганцовки бросить в прозрачную воду, вода станет фиолетовой. Произойдет окраска. Кристалл марганцовки — стилистически окрашенное слово.

А вот если текст уже обладает собственным «цветом», например, это возвышенная речь, практически ода о восшествии короля на трон, — и вдруг туда попадает, извините, ложечка… гм… дегтя, то и весь отрывок «волшебным образом» преображается.

Как и в жизни, капля дурного портит целую бочку хорошего (сниженное слово снижает весь текст), но капля хорошего, попав в бочку дурного, лишь придает этому дурному слегка другой оттенок.

«Великий король, облаченный в горностаевую мантию, возложил на свою главу сверкающую корону. Сальный блеск сильно напомаженных кудрей затмевал горящие факелы». — Ну все, дальше можно не продолжать. Кудри, корона, глава, власы — все это мгновенно низводится словом «сальный». Слово пришло откуда-то с кухни и ухитрилось не только показать неприятный внешний вид короля (на наш взгляд, естественно, — потому что, может быть, кочевнику-северянину волосы, вымазанные в жире, покажутся красивыми), но и придало особую характеристику персонажу. Ведь «сальным» мы называем человека неопрятного как внешне (засалившаяся одежда), так и душевно (сальный взгляд).