Дмитрий Губин - Под чертой (сборник)

Прошло шесть лет.

Слово на букву «г» все чаще становится словом на букву «г». Модные молодые люди («rich amp; beautiful»), с восторгом проводившие время в гламурных клубах – «Лете», «Зиме» и прочем «Дягилеве» – ныне проводят время на политических акциях типа #окупайабай. Лучшие глянцевые журналы нашпигованы, как рождественский гусь яблоками, социальными и политическими колонками. Один из апостолов российского гламура, главред Esquire Филипп Бахтин, превратив этот образцовый журнал мужской моды в научно-популярный, нечто вроде Scientific America, и вовсе ушел из гламура в народ – создавать загородные лагеря для подростков. Ксения Собчак, икона гламура, из блондинки в шоколаде превратилась в трибуна, пошедшего в политику и попавшего под обыски. Тина Канделаки занимается проблемами образования. А в социальных сетях обсуждают не, скажем, проблему соотношения длины ног и ношения брюк со штрипками (то есть обсуждают, но как бы в третью очередь), а муниципальных выборов, веломаршрутов, идиотизма властей (раньше тот, кто всерьез употреблял слово «власть», из гламура выпадал автоматически. Гламур был раем, – какое дело ангелам до какой-то земной власти?)

А сегодня мальчик или девочка, не видящие вокруг себя ничего, кроме сверкающих стразов и модной музыки, не прописанные ни в каком общественном пространстве, не обсуждающие общественные проблемы, исключаются из категории модных людей с той же категоричностью, с какой раньше они бы почитались убогими именно за участие в социальной жизни.

Я бы сам хотел понять, в чем причины перемены вектора моды. Но несколько соображений есть.

В первой половине 2000-х, когда Россия, пройдя перестройку, путч, развал, расстрел и кризис, стала подниматься на углеводородных дрожжах, рост потребления застил глаза многим. Да, очень многим казалось, что Москва, если судить по интерьерам ресторанов и клубов, куда круче Лондона, Нью-Йорка или Парижа. Похоже, половина стразов от Swarovski поставлялась тогда в Россию.

Но во второй половине 2000-х – когда гаишники вконец охамели, менты откровенно забили, а приговоры в судах стали известны заранее – пришло понимание, что если во Франции за полтора века сменилось пять республик, то у нас на дворе все тот же строй, что и в XV веке: самодержавие. Или, если режет слух, – автократия. И что безумное воровство в сочетании с безумной коррупцией – это врожденная, хроническая болезнь этого строя, которая в рамках автократии если и вылечивается, то только тоталитаризмом.

В общем, многие из тусовавшихся когда-то на гламурных вечеринках поняли, что обманулись. И что живут они в отсталой, не сказать бы второсортной, стране. А поэтому, даже купив «Мазерати», и даже скривив губу в адрес тех, что пишет «Мазерати» через «z», а не через «s» (а «Куршевель» – через «а», а не «е»), ты все равно сидишь в русских «жигулях», просто тюнингованных. И любой гаец может сделать с тобой что угодно, – просто потому, что глянулись твои бабки.

И это было очень неприятное открытие и очень неприятное чувство. Заставившее высунуть нос наружу и потребовать перемен. Как говорит Дмитрий Быков, – любой вагон устает ходить по кругу.

Если верна теория, что гламур – это способ продвижения избыточно произведенного товара, основная часть цены которого приходится не на материалы, труд или даже «качество» («качество» характеризовало догламурную эпоху), а на гламурный бренд, то за рекламой следует признать два важных свойства. Эмоциональность (в любой форме, включая сексуальную – вот почему на рекламе так часто моделей раздевают, причем не только женщин, но и мужчин) и безответность. С рекламой не поспоришь, рекламе не возразишь, и если втюханный тебе товар (который, кстати, по законам гламурного сверхпотребления обязан дважды в год меняться, представляя зимний и летний варианты) оказывается отстоем, то где и кто твое мнение услышит?

Другое дело – интернет. Хотя старшие поколения по-прежнему считают его лишь средством связи, главная особенность интернета не техническая, а идеологическая. Интернет – это не столько связь, сколько обратная связь и децентрализация: собственно, на этом основан эффект социальных сетей. Гламур – это всегда барьер, шлагбаум в виде сверхвысоких цен или каких-нибудь vip-зон. А интернет – никаких барьеров. Заводишь аккаунт в твиттере и пишешь напрямую, кому хочешь: шанс, что ответят, велик. (Я на днях услышал в кафе, набитом студентами, восторженное: «На мой твит откликнулся Николай Усков!» – имелся в виду бывший главред GQ и нынешний глава «Сноба»).

Выяснилось, что жить в общем пространстве, где статус и деньги не слишком значимы, куда веселее, забавнее, ярче, чем ютиться по «vip», но все равно «зонам». Идеология интернета перекинулась и на жизнь. Заскочите, если будет возможность, на московскую «Арт-Стрелку»: вполне возможно, в недорогом шалмане Gipsy там в компании хипстеров с третьего курса физтеха будет отплясывать Ксения Собчак. Или сходите в самое модное в России место – в реконструированный Парк Горького. Его фишка – как раз в общедоступности. Теннисные столы, волейбольные площадки, шезлонги, гамаки, танцпол, туалеты – все бесплатно, и если нет денег на ужин в «Доме рыбака», можно прихватить из дома корзину со снедью и устроить пикник на траве. Вся модная публика сегодня там. Гламурные Soho Rooms отдыхают.

Российские элиты – по какому принципу этот сельскохозяйственный термин ни вычленяй – довольно сильно повзрослели. А политическая – так и постарела. Молодая шпана, с восторгом творившая перестройку, выкинувшая из кресел брежневских стариков, сегодня никому ничего уступать не собирается. Знаете, кто сегодня наполняет дорогие клубы, консервирующие остатки гламура? Там, помимо молодых дурочек, полным-полно 30-летних женщин, пытающихся благодаря хирургии выглядеть 20-летними девочками, и 45-летних мужиков, пытающихся не перепутать в темноте вторых с первыми. Как говаривал ослик Иа – душераздирающее зрелище!

А повзрослев, вчерашние гламурные прожигатели жизни столкнулись с целым рядом проблем, игнорируемых в мире глянца. С наездами и отжимами в бизнесе. С правоохранителями всех видов, охраняющими понятно чьи права. С проблемой детских садов, школьного и высшего образования. Медицины, наконец. И столкновение это оказалось столь болезненным, что жить по-прежнему оказалось невозможным.

А с другой стороны, подрастающее поколение столкнулось с тем, что карьерные пути перекрыты, а там, где открыты, пролегают по такой грязи, что мама не горюй. Это как в романе Терехова «Немцы», где герой, чиновник, в разговоре о составлении пошаговой инструкции для начинающего бизнесмена, предлагает честно написать: «Шаг первый. Устройся на работу в ФСБ».