Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6513 ( № 24 2015)

Кстати, наш павильон, который представлен пятью регионами – Москва, Татарстан, Калужская, Тульская, Ростовская области – стал на «Экспо-2015» одним из самых крупных, его уже в первые дни посетили почти 500 тысяч человек.

И всё-таки, с уважением оценивая наши достижения, невольно думаешь: в Италии мы сумели показать, что не лыком шиты и что западные санкции преодолеем. Но себя-то, без помощи иностранных государств, когда сможем прокормить? И сможем ли полноценно заместить импорт? Сможем ли поднять с колен нашего сельского производителя, чтобы он без удушающих налогов спокойно работал и радовал нас качественными и дешёвыми продуктами?

Повторюсь, подобные международные мероприятия необходимы. Затраты на них наверняка окупятся и принесут прибыль. Ведь всё просчитано. Специалисты уверены, что «Экспо» должны посетить 20 миллионов человек. И каждый оставит в Милане по нескольку сотен евро.

Однако не следует забывать и о настоящем, без решения проблем которого затруднительно с уверенностью заглядывать в будущее.

Никита

БАРАШЕВ,

собкор «ЛГ»,

РИМ

Теги:Россия , политика , экономика

Прочитал в "ЛГ" (№ 19-20, 2015) заметку «Что-то с памятью его стало...» и хочу высказать драматургу Александру Гельману своё мнение. Трибуну бундестага непременно надо было использовать, тем более в канун 70-летия общей Победы, для сплочения всех антинеофашистских сил. Передо мной пример такого выступления, давнего по времени, в США (и Канаде) снайпера Людмилы Павличенко: «Джентльмены, – разнёсся над многотысячной толпой собравшихся звонкий голос. – Мне двадцать пять лет. На фронте я уже успела уничтожить триста девять фашистских захватчиков. Не кажется ли вам, джентльмены, что вы слишком долго прячетесь за моей спиной?!» Толпа замерла на минуту, а затем взорвалась неистовым шумом одобрения[?]»

Вы могли бы сделать что-то подобное. Сказать, например: «Господа, почему вы не выполняете и плохо контролируете подписанное вами соглашение от 21 февраля 2014 года? Почему видите лишь одного виноватого – Россию? Почему не видите возрождения неофашизма на Украине? Не видите возвеличивания военного преступника Бандеры? Почему не настаиваете на расследовании убийства людей в Одессе?»

Вместо этого вы, Александр Исаакович, взялись искать соломинку в глазах 85% народа России. У меня отец провёл в сталинских лагерях в Дудинке 13 лет. Но из-за этого я не представляю советский строй только чёрным.

Николай ДЕНИСОВ

Как-то в Московском автодорожном институте, это было ещё в 1971 году, работала летняя школа русского языка, в которой обучались преподаватели русского языка из Западной Европы, США, Японии, Австралии, Канады. Среди американцев оказались активисты движения против войны во Вьетнаме. Наши идеологи решили в выходной день провести дискуссию по Вьетнаму с приглашением этих американцев. Те на предложение отреагировали резким отказом: мы критикуем Белый дом у себя, а участвовать в антиамериканском мероприятии здесь считаем непатриотичным. Дискуссия была отменена. И сейчас, в наше время, американцы ведут себя в схожих ситуациях так же.

Да, наша так называемая оппозиция отличается от американской...

В.А.

Боюсь в этом признаться. Не только публике, сузившейся до общества коллег, но и самому себе. Коллеги что! Ну назовут запальчиво сторонником "кровавого режима", ну вместо объятий обойдутся при встрече снисходительным кивком.

Себя самого так просто не уговоришь. Действительно, для того ли я, вопреки соблазнам молодости, избегал карьерных искушений, пренебрегал предложениями, «от которых невозможно отказаться», придерживался нонконформистских симпатий, и художественных, и человеческих, чтобы теперь, заслышав суждения о благе свободы, ловить себя на ощущении внезапной скуки и глухой досады?

Не проходит дня, чтобы в эфире и со страниц газет не раздавался праведный вопль о попираемой свободе творчества и пагубности цензуры, а меня при звучании благородных речей вместо былого воодушевления не охватывало ощущение назойливого повтора прописных банальностей. В подражание Василию Розанову, спрашиваю себя в недоумении: я что же, заделался охранителем, записался в компанию склонных к мракобесию ханжей, возлюбил всё традиционно посконное, елейно смиренное?!

Да нет! Все полузапретные радости, озарившие юность, от романов Ремарка до песен Окуджавы, дороги по-прежнему, все загнанные некогда цензурой в подполье стихи помню, ни от одной еретической мысли, из-за которых мне снижали отметки на экзаменах, не отказался. Так в чём же дело?

А в том, что святые заповеди свободы за прошедшие годы заболтаны, как в советское время не менее святые заветы революции. «И Ленин такой молодой, и юный Октябрь впереди...» в исполнении сытого баритона - такая же пошлость, как разного рода проклятия в удушающе-сладкой атмосфере либеральных банкетов.

Всё-таки недаром Блок вослед Пушкину пел «тайную» свободу. Свобода и должна быть до некоторой степени тайной, сокровенной, хранимой в заветных кладовых души для поддержания достоинства, реализации потенциала личности, короче, для некой порой невыразимой, но великой цели.

Не хочу утомлять ссылками на авторитеты, однако без Льва Николаевича Толстого никуда не деться. В ответ на восторженные отзывы о техническом прогрессе он имел обыкновение допытываться: а что это даст в некоем высшем нравственном смысле? Скоро повсеместно проведут телефон, обнадёживали его, можно будет разговаривать. Разговаривать о чём? – интересовался великий старик.

Применительно к свободе творчества такая въедливость не только оправданна – необходима. Художник, по выражению Булгакова, заявляющий, что свобода ему ни к чему, подобен рыбе, которая уверяла бы, что вода ей не требуется. Но очевидно, что творец позарез нуждается в свободе не для подначек и приколов (хотя и без них иной раз не обойтись), а для чего-то невыразимо существенного, что оправдывает его жизнь и ублажает чуткие души.

В таком убеждении, как и миллионы современников, я провёл лучшие годы жизни, добравшись до счастливых дней отмены идеологических догм и цензуры. И поначалу, подобно тем же миллионам, переживал эйфорию, которая примиряла с нехваткой продуктов и предметов быта. Даже с пропажей нажитых денег. До них ли, когда открылись такие дали духовных прозрений, такие бездны сознания, долгие годы томившегося в тисках официального оптимизма?

С продуктами и ширпотребом наладилось, какие­-то деньги появились, однако поразительно: чем комфортабельнее становился быт, тем заметнее освобождалась долгожданная свобода творчества от упомянутых прозрений и постижений духовных взлётов и бездн. Из всех возможностей раскрепощённого авторского сознания самым востребованным и ценимым сделался скандал. Причём не какой-то мировоззренческий или эстетический, а вполне жлобский, почти трамвайный и хамский. То шекспировский принц пошлёт кого-то по матери, то у какой-нибудь роковой героини юбку задерут, то легендарный искатель высшей истины окажется извращенцем.