Н. Денисов - Огненный крест

Полк был в резерве. И, находясь среди простых казаков, я узнал, что они у офицеров ценят и любят: справедливость, храбрость и заботу о подчиненных...

Уезжая из полка в конце июля, я жалел, что не застрелил ни одного японца. Но командир полка полковник Абадзиев сказал мне при офицерах: «Ну вот кончится война, получишь медаль на память!» На это я ответил: «Когда я буду большой, господин полковник, то буду лучше воевать. А медали пока не надо». Офицеры дружно рассмеялись...

В период революционного брожения, которое породило царский манифест от 17-го октября 1905 года, в период «первых свобод» в корпус однажды пришло письмо с приглашением присоединиться к какой-нибудь революционной группе. Мы были возмущены: нас, будущих воинов, верных сынов Царя и Отечества, приглашают в свою компанию какие-то вольнодумцы! Но, нарисовав на листке кукиш, послали ответ на до востребования, как значилось на пришедшем к нам конверте. Рассказали отделенному воспитателю, а тот предупредил полицию.

За ответом на почту пришла девочка из приготовительного класса гимназии. Её задержали, вызвали в полицию отца. Девчушке пришлось рассказать, что поручение ей дала гимназистка пятого класса, интернатка (дочь пастора). Перепуганный отец малышки, скромный чиновник, попросил здесь же, в полиции, выпороть дочь. Пятиклассницу же не наказали, отговорилась тем, что, мол, это «всего лишь шутка». Но кадеты наши её достойно наказали объявили бойкот, больше она в стенах корпуса, как другие гимназистки, не появлялась...

В эти годы (1904–1906) у меня вдруг появилось желание написать в стихах свою корпусную «Звериаду», каковые традиционно существовали во всех кадетских корпусах России. (А потом и за границей.) К окончанию корпуса у меня было уже сочинено 120 куплетов, но молодежь последующих выпусков потом меня уверяла, что в Хабаровской «Звериаде», хранящейся в Америке, якобы до 600 куплетов. Помню, во всяком случае, то, что сочинял я, было «цензурно», и это можно было прочитать при дамах.

При посещении корпуса в 1911 году, когда я молодым хорунжим возник перед кадетами, они с гордостью показали мне сочиненную мной «Звериаду». Под серебряным переплетом, на первой странице значилось, что «родоначальник этой «Звериады» вице-унтер-офицер 4-го выпуска Владимир Петрушевский», чем я был польщен. А кадеты попросили меня расписаться на первой странице, что молодой хорунжий и сделал.

Во время революции эту книгу кадеты утопили в Амуре...

Вспоминаются балы в корпусе, когда было много гостей: генералов, офицеров с женами, бывших воспитанников, юных гимназисток. Корпус украшался коврами из офицерских квартир, цветами, даже пальмами, привозимыми откуда-то. Играл оркестр одного из стрелковых полков, расквартированный в Хабаровске.

Заветным местом кадет старших классов был городской парк с танцплощадкой, уединенными аллеями, где мы гуляли и шептались с гимназистками. Был в городском саду памятник графу Муравьеву-Амурскому. Сколько он слышал наших пылких признаний девушкам! В ту пору я писал:

Большевики сломали этот памятник. Теперь на постаменте памятника генерал-губернатору поставлена ужасная скульптура товарища Ленина...

В старших классах мы, а это я, Сеня Боголюбов и Борис Курбатов, начали печатать на самодельном шапирографе свой кадетский журнал «Час досуга». Сделали три выпуска и поняли, что журнал отнимает у нас много времени, передали его шестому классу. В седьмом же приходилось сдавать много письменных работ, заниматься строевой подготовкой, изучением оружия, уставов. Готовились в «портупеи», то есть в офицерские училища.

Окончил я корпус третьим, имея в среднем 10.6 баллов. И заявил о своем намерении идти в Николаевское кавалерийское училище. Меня отговаривали, мол, твой дед – ученый артиллерист, ты умный мальчик, а в кавалерии... «служат дураки». И я сдался. Но в 1909 году все же перевелся в «дураки».

...И в училищах, и будучи офицерами, мы всегда вспоминали свои кадетские годы.

...Теперь, когда прошли десятилетия, когда всё дорогое нашему сердцу поругано и уничтожено, когда вянут надежды – увидеть воскресшую Россию, кадетские годы блестят яркой звездочкой среди настоящей тьмы».

«Поднимите повыше бокалы вина...»

Вот и эту главу приходится завершать на грустной ноте.

Так уж вышло негаданно, что последнее стихотворение самого старейшего поэта из зарубежных кадет заканчивалось призывом к «тризне», «последним приветом» уходящего в лучшие миры поколения, которому нет смены в мире земном, в мире русском зарубежном. В том мире, что основан «первой волной» русского исхода из России. И все ближе, ближе день и час, когда, как написал однажды, пророчествуя, другой поэт – Константин Бертье де ла Гард, «пред Императором предстанет последний строй его кадет»...

Последний строй. Он уже явственно просматривается, как не крепки еще эти постаревшие мальчики-кадеты, как ни тщусь я выдавать комплименты их бодрости, их крепости, их боевому задору и патриотическому настрою...