Дмитрий Мамин-Сибиряк - Самоцветы

Старик коморник показал все достопримечательности, и пора спускаться с башни. Есть ход в следующий ярус, но туда "не пущают". Когда мы очутились опять на базарной площади, на душе сделалось легче. Невьянский «базар» бойкое место. Помимо старинного гостиного двора, как мы уже сказали, оперируют десятки деревянных лавок, лавочек и лавчонок. Впрочем, в Невьянске считается населения около 15 000, - значит, есть кому покупать, — да прибавьте к этому окрестные сёла и деревни. И мужик, и мастеровой живут "своим средствием", а собственно завод не при чём. Развились разные мелкие промыслы, и Невьянск является своего рода центром, как маленький городок. Он и напоминает такой город, а кличка завода остаётся только на память о добром старом времени.

— Пробойный народ эти невьянцы! — повторял Василий Васильич, когда мы проходили мимо торговых "рядов", — кто сундуки делает, кто железные вещи, кто железо морозит, кто иконы пишет.

Невьянск действительно является центром кустарной промышленности, невьянские сундуки известны в Бухаре. Это кондовый, ещё старо-новгородский промысел, занесённый сюда раскольничьими выходцами из коренной России… С ним неразрывно связывается живопись, потому что и сундуки, и вёдра, и подносы нужно расписать. Отсюда только один шаг до иконописи старого пошиба. Невьянские иконописцы известны всему раскольничьему миру на Урале, как Богатырёвы или Чернобровины, хотя это дело сейчас и в упадке. Существует особенный способ покрывать железо лаком, причём получаются такие же узоры, как на замёрзшем стекле: это и есть "мороженое железо", вернее — жесть. Как мне рассказывали, этот способ составляет секрет невьянских кустарей и по наследству переходит из рода в род. Кажется, этот секрет производства заключается в особом приготовлении лака.

На земской квартире нас, действительно, ждал кипевший самовар и запряжённый парой дорожный коробок. Степенный старик-хозяин в длинном сюртуке имел вид настоящего невьянского старожила.

— Ну, дедушка, как поживаешь? — спрашивал Василий Васильич.

— Ничего, живем помаленьку, пока мыши головы не отъели…

За чаем у нас зашёл разговор о "лучинковой вере", как называется какая-то таинственная невьянская секта. Название своё она будто бы получила от существующего обряда закалывать маленьких детей лучинками, а по другой редакции название произошло от обычая молиться с зажжённой лучиной. Во всяком случае, эта секта остаётся загадкой и вероятнее всего, что она — вымысел какой-нибудь праздной фантазии. Так, наш седобородый хозяин просто обиделся, когда мы начали расспрашивать его о "лучинковой вере".

— Пустяки это болтают, — ворчал он.

Всего удивительнее то, что от Невьянска до Мурзинки рукой подать, а, между тем, эта близость уральской Голконды решительно ничем не отразилась в жизни населения. Не возникло никакого промысла, а весь камень целиком уходит в Екатеринбург. Мы разговаривали со стариком о Мурзинке, — как о каком-то другом государстве: он решительно ничего не знал, как и другие невьянцы.

— Не касаемо это самое дело до нас… Слыхали, что добывают аматисты, шерлы, тяжеловесы, а видать не доводилось.

— Да, ведь, мужики, которые везут камни в Екатеринбург, едут через Невьянск?

— Известно, через Невьянск… Из Мурзинки-то из самой мало, а боле из Южаковой, из Луговой, из Калтышей. У нас в Невьянске займуется этим делом управитель Пётр Васильич. Так вот у него вам спросить: все мужики к нему камень несут.

О Петре Васильиче Калугине, который в Невьянске занимает место управителя золотых промыслов, я слыхал ещё прежде. У него прекрасная минералогическая коллекция, часть которой мне случилось видеть ещё на выставке 1887 года в Екатеринбурге. Познакомиться с ним лично я мог только в Невьянске. Уже в передней вы чувствуете себя некоторым образом в области минералогии: целые шкафы с камнями, у стен камни в ящиках, камни на подоконниках, камни на полу. Кабинет хозяина тоже состоит из ящиков с камнями, шкафов с камнями и просто из камней на столах, на окнах, на стульях. Одним словом, сплошная минералогия, от которой у любителя захватывает дух. На Урале существует целый разряд таких любителей, страдающих этой "каменной болезнью". Коллекторство со стороны кажется немного смешным, но жить на Урале и не любить уральских «самоцветов» ещё смешнее.

Любезный хозяин с готовностью показал свои сокровища, а меня интересовал больше всего отдел специально мурзинских камней: бериллы, топазы, шерлы и т. д. Главный недостаток лучших камней — это их страшная цена: отдельные штуфы достигают ценности в несколько сотен рублей, как щётки топазов, аметисты, бериллы и аквамарины.

— Кто же покупает такие дорогие камни? — спрашивал я.

— Больше из-за границы поступают требования, — объяснял Пётр Васильич. Для музеев и для частных коллекций денег не жалеют… За границей больше денег, и лучшие камни уходят туда.

Между прочим, он показал великолепный штуф александритов из изумрудных копей Монетной дачи, нерчинский аквамарин, несколько редких кристаллов мурзинского тяжеловеса, по величине и оригинальной форме, — один кристалл изогнут под прямым углом, другой вытянут в длину, что несвойственно именно мурзинским топазам, встречающимся обыкновенно в кубической форме с соответствующими притуплениями углов, рёбер и плоскостей и т. д. Из мурзинских камней, как редкость, в коллекции хранится штуф полевого шпата с пиритами. Самое замечательное в этом собрании, по моему мнению, учебные коллекции минералов, составленные Петром Васильичем сообразно требованиям постепенного изучения минералогии. Каждая такая коллекция снабжена печатным каталогом с объяснением, откуда какой минерал добыт. Цена таких коллекций от 3 руб. до нескольких сот за экземпляр.

— Что же, раскупаются эти коллекции? — полюбопытствовал я.

— Ничего, идут помаленьку, хотя и не быстро. Публика мало знает — вот вся беда.

Между прочим, я приобрел у г. Калугина очень полезную брошюру, составленную им о мурзинских копях для Уральской научно-промышленной выставки 1887 г. в Екатеринбурге.

К брошюре приложена карта с обозначением всех существующих копей.

Магическое слово. — Духовная золотопромышленность. — Поля и забытый богом Петрокаменский завод. — Опять поля, Мурзинка и бабий «гнёт» в 50 000 р.

Из Невьянска мы выехали вечером, чтобы доехать к ночи в Петрокаменский завод, до которого считается около 40 вёрст. Этот путь замечателен тем, что вы почти всё время едете селением или в виду селения, — перерывы самые небольшие. Поля, поля и поля, и ничто не напоминает соседства Урала. Русская земледельческая ширь охватывает вас, как море, хотя вы едете по коренной заводской даче.