Николай Загородный - Раскрытие тайны

«В лучшие минуты моей жизни. Люся».

Крупные капли пота покатились по лицу Краюхина. Его тяжелое тело задергалось на стуле.

— За что? За что? — взревел он и заметался по комнате. — Найдите Добина! Найдите подлеца, мерзавца, негодяя! — кричал он, забыв по всей видимости, что он арестованный и находится в кабинете следователя.

В этот момент на столе Холодкова зазвонил телефон. Он снял трубку.

— Могу вас порадовать, Максим Кириллович, — говорил полковник Матвеенко. — Доставили!

— Нашли? — с недоверием спросил Холодков.

— Целехоньким привез его майор Брагин.

— Товарищ полковник, он мне до зарезу нужен. Можно? Очень прошу, только сейчас же…

Повесив трубку, Холодков возбужденно заходил по комнате.

— Просто, как по заказу получилось. Ну и молодец Брагин, ну и молодец, — повторял про себя Холодков, представляя встречу, которая вот-вот произойдет в его кабинете.

Прошло еще несколько минут и в дверь постучали. В кабинет вошел сотрудник милиции, а за ним Добин в том же сером пальто и зеленой велюровой шляпе.

— Ты? — заревел Краюхин и с непонятной легкостью вскочил со стула. — Ты? Подлец! Негодяй! Хищник! — Его багровая рука вдруг размахнулась и мелькнула растопыренной пятерней волосатых пальцев. Раздался удар. Добин от неожиданности пошатнулся, хватаясь руками за воздух.

— Задушу подлеца, задушу, — бушевал Краюхин. Его жирные пальцы уже схватили побелевшего Добина за шею. — На каторгу, на каторгу его…

Холодков и прибежавший милиционер с трудом оторвали тяжелую тушу от дрожащего Добина.

— Нельзя так вести себя, нельзя, гражданин Краюхин, — казалось, спокойно сказал Холодков.

— А теперь пишите, — неожиданно выпалил Краюхин, опускаясь на стул, и стал рассказывать о том, что уже давно было известно следователю.

— Значит, участвовали все, а Добин был главным закоперщиком? Правильно я вас понял? — спросил Холодков, когда рассказ Краюхина был закончен.

— Все, все, а он — больше всех, — и Краюхин снова угрожающе протянул руку в сторону Добина.

Добин ни слова не возразил. Показание подписали оба. По примерным подсчетам, как сказал Краюхин, за два с небольшим года из цеха было продано на сторону двадцать пять тысяч пар резиновых сапог и разделено между компаньонами почти три миллиона рублей.

— А теперь прекратим нашу мирную беседу. На сегодня хватит, — устало, но довольно сказал Холодков и поднялся из-за стола.

Через неделю был суд, вызвавший много шума в большом городе. Брагин и Холодков, вернувшись после заседания, рассказали полковнику Матвеенко о его результатах. Четверо компаньонов за свои умелые операции были осуждены на двадцать пять лет лишения свободы каждый с конфискацией имущества, Ворошкова и заведующий магазином в маленьком городке — Кульчинский за соучастие — к пяти годам и лишению имущества.

— А теперь, товарищи, раз дело закончено, проедемте на часик со мной. Не уверен, что операция удастся, потому и не сообщаю о ней заранее.

Они покинули управление и поехали по хорошо знакомой Брагину и Холодкову дороге на Сортировку и дальше — к задымленному бараку. Рабочий день уже заканчивался, и полковник торопил шофера.

Приехали вовремя. Рабочие собирались расходиться, но, увидев своих старых знакомых, окружили их тесным кольцом. О результатах суда рассказал Матвеенко, а когда закончил, спросил:

— Может быть, теперь найдется среди вас, товарищи, автор вот этого маленького письма, которое попало ко мне в руки, — и полковник показал знакомый уже читателю листок из школьной тетради. Рабочие с любопытством смотрели друг на друга, ожидая, что вот-вот кто-то заговорит.

— Это я, — раздался чей-то голос, и вперед вышел худощавый белобрысый юноша с круглым, еще ни разу не бритым лицом.

— Ты, Степа? — удивленно спросил усатый клеевщик.

— Я, — ответил юноша, и лицо его залилось краской.

— А почему, Степа, если это не секрет, ты не приехал сам и не рассказал о всех своих сомнениях? — спросил полковник.

Степа Ильюшкин, теребя в руках кепку, стал говорить о том, что у него тяжело больна мать, а их только двое, что мать просила, пока не встанет с постели, никому не говорить того, что он ей рассказывал. А деньги потребовала обязательно вернуть.

— Не хотел я обижать мать, дал слово, что не пойду в милицию. И не пошел, а письмо написал…

Матвеенко подошел к Ильюшкину и по-отцовски обнял его за плечи.

— Молодчина, Степан, расти хорошим, честным человеком. И помни — правда любит смелых людей, никогда не бойся говорить правду открыто, — и седой полковник крепко пожал руку юноше.

Любка Короткова шла на этот «пятачок» впервые, шла с большими надеждами и, видимо, поэтому была необычной, нарядной, что называется стильной. Ее довольно пышные золотистые волосы были к чему-то прихвачены перманентом, приподнятые дуги бровей — подведены, тонкая девичья фигура затянута в платье из зеленого шелка с застежками «молния» по бокам. На ногах у Любки были под цвет платья зеленые рижские босоножки, в руках большая, такого же цвета кожаная сумка на золотистом замке.

Подойдя к центральному городскому рынку, она разыскала изгибавшееся полукольцом деревянное здание какого-то хозяйственного магазина, за которым оказалась круглая, как пятак, до отказа забитая толпой площадка. Точно буек на волне, толпа бесшумно раскачивалась из стороны в сторону и, казалось, с места не двигалась ни на шаг. Любка остановилась в нерешительности, стала всматриваться в толпу, разыскивая уже знакомую ей крупную черную цыганскую голову Василька. При первой встрече с ним в городском сквере она сказала:

— Зовут Любкой Коротковой. Работаю плановиком в промартели. Могу получать из Москвы посылки. Только идти на рынок сама боюсь…

Широкоплечий парень не обратил внимания на ее последние слова.

— Любка? Зачем же так грубо? Нет, вас надо называть Любушкой. Тем более, что и работа у вас вполне интеллигентная. Мы несем в массы знание, культуру, а с этим нельзя не считаться, — усмехнувшись, проговорил он, рассматривая девушку и думая о чем-то своем.

— А вы как настоящий цыган весь и вдруг — Василек, — кокетливо улыбнулась Короткова.

— У меня синие глаза, можете сами убедиться. Друзья потому и называют Васильком. Впрочем, в данный момент это к делу не относится. Значит, просите помощи? Хорошо. Только условие: выручка на две равных половины.

— Ой, это много…

— Дело ваше, Любушка, но вы должны понимать, что весь риск берет на себя Василек…