Алекс Экслер - Лесной сыр

Тут произошло неожиданное. Лесной жутко обиделся и рванулся было из-за стола, чтобы, вероятно, покинуть этот лицемерный дом навсегда, но рывок сопроводился у него резким упиранием ногами в пол, где как раз спал кот Бублик, никак не желавший спеть Лесному "Покидая Сорренто". Hо тут Бублик неожиданно спел. Причем и "Сорренто", и "Соле мио", и "Валенки, валенки", и элегию "Имел я вас всех в виду, особенно Лесного, который мне весь гипофиз отдавил". Кстати, несмотря на серьезность момента, я обратил внимание на тот факт, что Бублик стал орать более тонким голосом. Похоже, его действительно пора уже учить петь "Покидая Сорренто". Я бы тогда бросил к черту этот Интернет, мы бы стали с Бубликом ходить по переходам метро и зарабатывали бы большие деньги. Я бы общался с простым народом, живущем в переходе, пил обычную водку и закусывал бы ее колбасой...

Hа шум выскочила Мария и стала успокаивать Бублика и Лесного. Успокоив, она заявила, что не пора ли господам заканчивать этот званный ужин, а то так недалеко до травматизма. Потому что если в пылу спора кто-нибудь Экслеру наступит на гипофиз, объяснила Мария, его в пять минут уже не успокоишь.

Лесной помирился с Бубликом, после чего я пошел провожать Лесного к двери. В дверях Лесной долго надевал мое пальто, потом мою кожаную куртку, затем мою обычную куртку. Когда я сказал, что вино, вероятно, на него слишком сильно подействовало, Лесной обиделся и сказал, что он все прекрасно видит, и что я нарочно завесил своими шмотками его плащ. После этого Лесной гордо надел шубу Марии и стал откланиваться.

- Кстати, - сказал я, - а ты заметил, что мы впервые не стали друг другу читать свои произведения?

- А ты разве что-нибудь пишешь? - заинтересовался Лесной. - А ну, почитай...

Hо в этот момент появилась Мария, которая отобрала у Лесного свою шубу, выдала его плащ и заставила нас, наконец, распрощаться...

Мне спать еще не хотелось, поэтому я засел за компьютер, залез на свою страничку и немного почитал "Рассказы сторожа музея". В груди тут же возникло щемящее чувство тоски и одиночества, которое у меня всегда возникает после прочтения этого произведения, особенно если до этого выпить немножко винца, и я заплакал слезами тихой восторженной грусти. Мария это обстоятельство заметила, поэтому меня отогнали от компьютера, сунули в руки дрыхнувшего Бублика и велели нам обоим отправляться спать. Мы так и поступили, потому что вечер был сложным, и мы оба немножко устали...

Утром я был разбужен Марией, которая испуганно спросила:

- Экслер, а чей труп вы с Лесным вчера спрятали в холодильник? Оттуда так пахнет, что меня метра на два отбросило, когда я его утром открыла.

Я поначалу сильно удивился и даже тоже испугался, но - хвала сыру и вину! - голова не болела и работала отлично, поэтому я быстро сообразил:

- Это не труп, Маш. Это я просто вчера остатки сыров из сумки переложил в холодильник. А они и должны пахнуть. За них поэтому деньги и платят. Если сыры не пахнут, - важно объяснил я, - это не сыры, а какое-то безобразие.

- Хмм... - сказала Мария. - Кстати, что ты будешь на завтрак? Сыры?

- Благодарю вас, но я сыт, - величественно ответил я.

- Экслер, - сказала Мария. - Тогда обещай мне, что когда вы с Лесным в следующий раз решите устроить еще какой-нибудь великосветский прием, типа китайского или корейского, ты меня заранее предупредишь, ладно?

- Договорились, - пообещал я. - Кстати, мы с Лесным вчера обсуждали этот вопрос. Он говорил, что корейцы едят собак. У нас есть какая-нибудь большая кастрюля?