Михаил Хейфец - Путешествие из Дубровлага в Ермак

- Вы - Хейфец?

Я встал, будто отдыхаю по дороге, меняю руку, державшую фанерный мой чемодан...

- Да.

- Стус на семнадцатой?

- Да.

- Как он после больницы?

- Неплохо. Мы приняли его, как брата.

- Передайте Василю: у меня отобрали все рисунки, все сделанное. Я украинская художница Стефания Шабатура. Сегодня девятый день моей голодовки протеста. Меня наказали - на шесть месяцев везут в ПКТ...

В этот момент солдаты закричали, краем глаза я заметил, что они бегут ко мне... Кивнул Стефе на прощанье, поднял чемодан, якобы с трудом, - и потащился к автозаку.

Когда появился на зоне, надзиратель Чекмарев, похожий на голодную уличную кошку, начал обыскивать меня с неслыханным сладострастием. Например, разломал пополам календарик-стереоткрытку (на них мы выменивали продукты у "сучни") - не спрятал ли я что-то внутри?

- Чекмарев, что вы делаете? - обычно я никогда не спорю с "ментовней", не унижаю себя до этого, но тут он явно вышел за пределы принятых норм. Что вы ищете? Я приехал в зону из следственной тюрьмы КГБ, что я мог оттуда привезти запрещенного в зону?

- Мало ли какие контакты были в дороге, - промурлыкала кошка в ответ. Сами знаете, какой вы человек.

Эта лесть так меня купила, что я заткнулся и позволил ему доводить шмон до лакового покрытия.

А информация о Стефе Шабатуре уже через десять дней ушла из зоны в Москву.

* * *

Вот и Россия, наконец, позади. Начинается край моей ссылки - Казахстан. Первая тюрьма по дороге в Петропавловске-Казахстанском. Что ж, посмотрим, каковы республиканские тюрьмы.

...Ночью меня вводят в какую-то трубообразную камеру без окна - высотой она метра три с половиной- четыре, в ширину два с половиной на два. Все нормально - грязно и вонюче, стены под "шубу". Но клопов не вижу.

Голоса соседей:

- Кто?

- Политический, статья семидесятая.

Чей-то хохот из-за стены: "Разве вы не знаете, что в СССР нет политических заключенных".

- Как слышите, есть.

- Да я и сам такой, - поясняет хохочущий. - Три года в Душанбе по сто девяностой прим.

(Это сама мягкая из наших статей - "за клеветнические измышления" до трех лет общего режима).

- Что сделали?

- Листовки по городу распространили. Пять человек.

- Куда этапируют?

- В Коми.

... Начинает расспрашивать про моей дело.

- Мужики, я с этапа, здорово устал. Обговорим утром, ладно?

- Ништяк! - так впервые услышал я это слово, означающее на блатном жаргоне "ничего, сойдет". - Этапа не будет до двадцатого мая. За неделю-то про все потолкуем.

Я тут же быстро соображаю в уме: если продержат здесь до двадцатого мая, я уеду со ссылки уже не в марте, а в феврале 1980 года. Хорошо!

Утро. Подъем.

- Политический? - окликаю вчерашнего собеседника.

- Убыл в шесть утра на этап, - это отозвалась соседняя камера мелодичным баритоном.

Потом из той же камеры доносится песенка о неверной возлюбленной:

"Ты назвала меня своим ласковы мальчиком,

Ну, а себя непоседливым солнечным зайчиком"...

- Новенький, а как тебя зовут?

- Михаилом.

- Михаил, ты знаешь, кто рядом с тобой сидит?

- Ну?

- Смертник. Михаил. Сме-е-ертник!

Г. Ермак, Павлодарской области, Казахстан, лето 1978 года.

Конец первой части.