Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №11 за 1971 год

— И ты здесь, — сказал Андре.

— Случайно, — ответил шкипер с квадратной бородкой. — А ты улетаешь?

— Я должен лететь.

— Почему?

— Что намечено, надо выполнять, — ответил Андре.

— Понимаю, — сказал Галшолд и стиснул его руки своими мозолистыми лапами.

После этого Андре подошел к гондоле и вскарабкался на ее крышу-палубу. Мы со Стриндбергом заняли места рядом с ним.

Андре скомандовал в рупор, чтобы отвязали веревки и ремни, опоясывавшие шар посередине.

Оболочку начало сильно бросать из стороны в сторону.

По команде Андре мы со Стриндбергом обрубили веревки, на которых были подвешены к кольцу мешки с полутора тоннами песка.

«Орел» приподнялся на полметра, дальше его не пустили три причальных каната.

Лихорадочная деятельность в эллинге сразу прекратилась. Все замерли на своих местах.

Теперь главное было выбрать нужный момент, уловить десятые доли секунды относительного затишья между штормовыми порывами.

У каждого из причальных канатов стоял матрос с остро наточенным тесаком. Андре вкратце повторил им в рупор свои наставления.

Мы со Стриндбергом приготовились поднять три паруса нашего «Орла».

Мощный порыв ветра прекратился, воцарилась полная тишина. Пора.

— Внимание! — крикнул Андре в свой рупор. — Раз, два, три, руби!

Три тесака взметнулись и разом упали вниз. Несколько секунд аэростат не двигался, как будто неожиданная свобода застигла его врасплох.

— Наконец, — тихо произнес Стриндберг. У него были слезы на глазах.

Андре стоял бледный, с каменным лицом, губы плотно сжаты, глаза полузакрыты.

Как только «Орел» пошел вверх, я начал ставить паруса.

Эллинг стал уходить вниз, я услышал крики «ура» и голос Андре, усиленный рупором:

— Да здравствует наша Швеция!

Собравшиеся — офицеры, матросы и норвежские зверобои — ринулись к выходу из эллинга, их голоса слились в сплошной гул, в котором различались только наиболее энергичные выражения.

«Орел» медленно и величественно шел вверх.

Только он приподнялся над брезентом у южной стены, как новый порыв ветра бросил его на восточную стену.

Гондола тоже ударилась о стену, от сильного толчка Андре выронил рупор, и он упал на пол эллинга. Еще несколько секунд, и мне открылся вид на юг; мы благополучно вышли из эллинга и поднялись на высоту около пятидесяти метров.

Ветер свистел в ушах, флаги расправились, паруса наполнились, сопротивление балластных тросов и гайдропов оттянуло гондолу слегка назад по сравнению с шаром.

Несмотря на ветер, я отчетливо слышал голоса и шаги бегущих внизу людей.

Стриндберг явно позабыл о своих штурманских обязанностях, увлекшись фотосъемкой нашего старта.

Андре стоял все на том же месте.

Нас несло над заливом Вирго.

Гайдропы и балластные тросы рассекали воду, словно форштевень быстроходного судна.

— Наконец-то летим, — сказал Стриндберг, — кончилось это проклятое ожидание!

— Мы идем слишком низко, — обратился я к Андре.

Он ничего не ответил.

«Орел» начал вращаться вокруг своей оси, и парус вдруг очутился с наветренной стороны.

Аэростат быстро пошел вниз.

Паруса размещались так, чтобы тянуть шар вверх, — пока они находились под ветром. Но шар сделал пол-оборота, и паруса потянули его к воде.

Стриндберг что-то крикнул, Андре переводил растерянный взгляд с гайдропов на шар.

Убрать паруса было потруднее, чем поднять. Не дожидаясь приказа, я полез на снасти выше стропового кольца.

Через несколько секунд гондола ударилась о поверхность воды.

Вися на сети, я видел, как Андре и Стриндберг в панике сбрасывают балласт, мешок за мешком.

Я окликнул их. Они меня не услышали, хотя я до сих пор различал голоса людей на Датском, слышал даже работу весел на двух лодках, которые были спущены на воду и полным ходом шли по проливу вдогонку за нами.

Возможность воздушных ям, в которые мог провалиться шар, предусматривалась и не раз обсуждалась нами, но мы никак не ждали, что гондолу прижмет к воде.

Убрав паруса, я спустился на палубу.

«Орел» снова шел вверх с нарастающей быстротой.

— Что случилось? — спросил я.

— Мы потеряли две трети гайдропов, — ответил Андре. — Муфты раскрутились, все три.

Под нами был Голландский мыс с могилами зверобоев.

Теперь «Орел» представлял собой свободно парящий, неуправляемый аэростат.

Мы прошли над Голландским мысом. Мы летели со скоростью ветра. Флаги поникли. Царила полная тишина, подчеркнутая криками птиц и далеким рокотом волн, разбивающихся о береговые скалы.

— Десять минут, как мы стартовали, — сказал Стриндберг.

Мне эти десять минут показались часами.

— Сколько балласта вы сбросили? — спросил я. Андре пересчитал глазами обрезанные концы.

— Двести с лишним, — ответил Стриндберг. Вместе с потерянными частями гайдропов это составляло около восьмисот килограммов балласта.

Непосвященному трудно понять, что означало для нас потерять восемьсот килограммов балласта.

«Орел» поднялся до шестисот метров.

Вместе с ветром мы прошли над проливом Шмееренберг и приблизились к острову с поэтичным именем Фогельсанг.

— Можно открыть выпускные клапаны, потом дернуть разрывной и сесть на Фогельсанге, — сказал я Андре. — Нас еще видно с Датского.

— Зачем? — спросил он.

— Ты отлично знаешь, зачем. «Орел» превратился в свободно парящий аэростат. Им больше нельзя управлять.

— Ты правда считаешь, что мы должны совершить вынужденную посадку на Фогельсанге?

— Нет, — ответил я.

— А ты? — Андре обратился к Стриндбергу.

— Я хотел сбросить банку с письмом моей невесте, когда мы проходили над Голландским мысом,— сказал Стриндберг. — Мы так условились с Машуроном. Но я забыл. Вся эта суматоха... Сброшу банку над Фогельсангом.

— Значит, мы согласны, — заключил Андре.

— Все трое, — добавил я.

Через восемнадцать минут мы прошли над Фогельсангом на высоте шестисот с лишним метров.

Последнее письмо Стриндберга было сброшено из гондолы в маленькой алюминиевой банке; ее падение тормозила десятиметровая шелковая лента в желто-голубую полоску.

В бинокль я видел в проливе Шмееренберг, около самого Голландского мыса, паровой катер «Свенсксюнда». Он полным ходом следовал за нами.

— Не догонит, — сказал Стриндберг. — Мы делаем больше двадцати узлов.

— Они повернут обратно, как только убедятся, что мы не собираемся садиться на Фогельсанге, — заключил Андре.

Нами овладело странное веселье.

Солнце припекало, хотя градусник показывал всего плюс 1° С.

Мы смеялись над потешным катерком, который тщился догнать аэростат.

Смеялись над любопытными птицами, которые окружили шар; одни парили недвижно, другие неуклюже, тяжело взмахивали крыльями.