Леонид Андреев - «Gaudeamus»

Б л о х и н. Зачем это ты? Брось. Нету водки, тебе говорят, мы сами ничего не пили. Х…хорош!

Т е н о р. Ха-ха-ха! Голос пропиваю! Слушай, хриплю. (Хрипит.) А какой был голос! Завидно тебе было, Блоха?

Б л о х и н (заикаясь) . Если бы у меня был такой голос, я не только что пить, я… я… я…

Т е н о р. Водки!

С т. с т у д е н т (строго) . Водки нет, Александр Александрович. Выпей чаю.

Т е н о р. Ха-ха-ха! Пей сам, старик! Влюбленный старик пьет чай, ха-ха-ха!

С т. с т у д е н т. Глупо, Александр Александрович! Вы не умеете себя вести!

О н у ф р и й. Оставь, Тенор!

Т е н о р. Ты мне надоел, старик. Зачем Лилька привела меня сюда? Я не хочу к старику! Вот тут я лежал. Хриплю. Где Лилька? Лильку я люблю. Тебя, Козлик, не люблю, и тебя, Онуша, не люблю, ты пьяница, а ее люблю.

О н у ф р и й. А где же и вправду Лилька? Ушла?

С т. с т у д е н т. Да. Дайте ему чего-нибудь… отрезвляющего, это невозможно!

Т е н о р. Позови Лильку, старик! Что вы так смотрите, вы презираете меня? Напрасно. Тенор под подушку колбасу прячет. Тенор трус, на сходку не пошел, а Тенор взял и пропил голос! Х…хриплю. Дай папиросу, Онуша.

О н у ф р и й. Последняя. Да ты не куришь – не форси, Тенор.

Т е н о р. У меня в пальто коробка. Прокуриваю голос! (Уходит в переднюю.)

С т. с т у д е н т. Господа, прошу вас, уведите его или – дайте ему чего-нибудь отрезвляющего. Это невозможно! Сейчас сюда приедет… Дина Штерн. Да, Дина Штерн!

О н у ф р и й. Вот оно что. (Хохочет.) Слышишь, Козлик?

С т. с т у д е н т (оправляясь) . Тут ничего нет смешного. Он пьян до неприличия, и вы, господа, как его товарищи…

К о з л о в. Говорил – пойдем, эх! А теперь еще семейная сцена будет. Сережка, бери фуражку!..

С т. с т у д е н т (хватая за руку) . Ни в каком случае!

О н у ф р и й. А вот я ему сейчас капельки три

нашатырю дам, как рукой снимет, хоронить можно.

Входит Т е н о р. В руках изломанная коробка с папиросами. Роняет ее, папиросы рассыпаются .

Т е н о р. Дюшес, 25 штук. Уронил! (Подбирает вместе с Блохиным.)

О н у ф р и й. Выпей-ка, Тенор! Раскрой ротик.

Т е н о р. Что это, водка?

О и у ф р и й. Да ты выпей, там увидишь.

Т е н о р. (пьет) . Гадость! Ты зачем мне нашатырю даешь? Хочешь, чтобы я отрезвился? Как же ты это можешь, если у меня душа пьяна? Фу, гадость. Дай спичку.

О н у ф р и й. Да!.. Так что ты рассказывал, старик? Про жену, что голос у нее был хороший? Сибирские песни она пела, – это интересно!

К о з л о в. Я никогда не слыхал сибирских песен, а должны быть хороши.

Т е н о р. Старик забыл жену.

Б л о х и н. Расскажи, старик!

О н у ф р и й. Я слыхал, что на каторге хорошие песни поют… Вот твой чай, Тенор. Да я и думаю… Вообще, сколько ты свету перевидал, дядя! Отчего ты нот не привез? Твоя жена ноты записывать умела?

С т. с т у д е н т. Нет. И я просил бы… сейчас… и в таком тоне… про жену не говорить.

О н у ф р и й. Ну, ну, пустяки! А мне показалось, ты что-то говорил… Ты лимончик, Саша, подави, освежает. Вот лимон.

Т е н о р. Вижу.

В переднюю кто-то тихо входит.

С т. с т у д е н т (руки его дрожат) . Кажется… кажется, пришли. Я сейчас.

Идет в переднюю. Тихие голоса. Входит Дина Штерн, одетая в блузочку, причесана просто, по-домашнему – видимо, она торопилась. Бледная, но держится совершенно спокойно. Здоровается. Тенор трезвеет.

Д и н а. А, и вы здесь, Александр Александрович! Здравствуйте. Как у вас накурено, господа! Вы бы форточку открыли.

К о з л о в. Старик нездоров.

Д и н а. (с участием) . Что это? Простудились? Вы, вероятно, очень неосторожны, Петр Кузьмич, так нельзя. Да у вас, кажется, жар – дайте-ка руку! Ну, так и есть. Небольшой жарок, но есть! И руки дрожат.

С т. с т у д е н т (обеими руками пожимает руку Дины Штерн) . Я не знаю, как благодарить вас, Дина, за вашу доброту. Каждый раз, как вы приходите, вы вносите свет в мою одинокую келью. Но что я говорю, одинокую! У кого есть такие товарищи, как Онуфрий…

Б л о х и н. Блохин…

К о з л о в. Козлов…

С т. с т у д е н т (смеется) . Вот видите, какой веселый народ! С ними нельзя соскучиться и почувствовать себя одиноким. Вы знаете: они мне рака принесли и торжественно положили на стол.

Д и н а. (она смотрела на Тенора, удивленно) . Какого рака?

Блохин краснеет, Козлов свирепо смотрит на него и Онуфрия. Тенор мрачно трезвеет, как будто не слушает разговора.

Б л о х и н. Он врет! Никакого рака мы не прин…носили.

С т. с т у д е н т (весело) . Ретируешься, Блоха? А это что? Смотрите, Дина, какой огромный рак! Я его хочу высушить…

О н у ф р и й. О Господи, вот влюбился! Я тебе сотню их принесу, только оставь ты этого в покое. Давай назад!

С т. с т у д е н т (смеется) . Нет, нет, Онуша, теперь он мой! Я хочу, Дина, высушить его и поставить на стол! Это будет как бы сим… символ… (Замечает наконец, что Дина все время глядит на Тенора, и затихает.)

Д и н а. Отчего вы так давно не были у нас, Александр Александрович? Мама спрашивала о вас, она так вас любит.

Т е н о р. (проясняясь) . Да? (Мрачно.) Я боялся не застать… ее дома.

Д и н а. Нет. Она все время была дома. Господа, вы куда же собираетесь?

К о з л о в. К Костику-председателю идем. Он нас ждет.

Д и н а. Посидите. Я очень рада вас видеть… вы же помните, что собрание у меня? Вы придете, Петр Кузьмич?

С т. с т у д е н т. Да, я приду. (Умоляет.) Посиди, Онуша!

О н у ф р и й. Нет, дядя, довольно, сыт. Ты того и гляди еще мою Блоху засушишь и на стол поставишь… как символ. Эх ты, сам ты символ!

С т. с т у д е н т. Посиди, Козлик, я прошу тебя.

О н у ф р и й. Прощайте, Дина. Эй, ты, могила Гамлета, прощай! Хрипишь?

Т е н о р. Хриплю.

Д и н а. Уже уходите? Побыли бы еще… До свидания, Козлов. Не забудьте же собрания: Онучина говорила мне, что Стамескин готовит решительное выступление против… некоторых членов землячества… Онуфрий Николаевич, и вы приходите!

Т е н о р (вставая) . Погодите меня! И я с вами пойду.

О н у ф р и й. Нам не по дороге, сиди. Это моя фуражка, Блоха.

Д и н а (тревожно) . Посидите, Александр Александрович, нас Петр Кузьмич угостит чаем. Вы дадите нам чаю, Петр Кузьмич? (Тихо.) Пожалуйста, удержите его.

С т. с т у д е н т. Хорошо. Нет, нет, Александр Александрович, я тебя не пущу. Куда еще идти, что за вздор! (Умоляет тихо.) Онуфрий, ну, голубчик, посиди с нами! Я не могу! Ты же видишь…

О н у ф р и й. И видеть не желаю! Прощай! Идем, ребятки.

С т а р ы й с т у д е н т, продолжая упрашивать, уходит за студентами в переднюю. Одеваются, чей-то сдержанный смех. Выходят и в коридоре громко запевают:

«Цезарь, сын отваги, и Помпей герой… и Помпей герой. Продавали шпа-а-ги…»

В комнате недолгое молчание.

Д и н а. Поедемте ко мне, Александр Александрович.