Леонид Андреев - «Gaudeamus»

Старый студент не слушает, беспокойно ходит.

Л и ля (тихо) . Что с ним, Онуфрий? Что-нибудь случилось?

О н у ф р и й. Пока ничего. Любовь – вредное чувство, Лилюша, ты меня никогда не люби, я могу от этого с ума сойти.

Л и л я. Ах, и не говори! Постой, а ты что сказал? Свинство!

Входит Дина.

Д и н а. Ах, как я устала! Вы еще здесь, Петр Кузьмич? Очистите мне грушу, я хочу пить – в горле пересохло.

Л и л я (сердито) . Вот очищенная, не угодно ли?

Д и н а. Спасибо, Лилечка. Какая ты сегодня миленькая – отчего ты всегда не носишь эту ленточку?

Л и л я. Да пойдемте же, Онуфрий Николаевич! Видеть не могу: расселся тут как Будда! За целый вечер хоть бы раз в залу вышел.

Д и н а. Ах, этот вальс! Вы слышите, Петр Кузьмич?

О н у ф р и й (встает, покорно) . Иду.

Л и ля. То-то – иду! Дай руку! Отчего у тебя бока распухли? Или ты такой толстый?

Уходят .

Д и н а. Какая милая эта Лилечка, я ее ужасно люблю. Где же мой веер… ах, да, он у вас, дайте… Что вы так смотрите на меня, я красная?

С т. с т у д е н т. Играют ваш любимый вальс… пойдите.

Д и н а. Нет, я устала. И мне надоели танцы. Присядьте, ближе! (Берет его руку.) Какая у вас красивая рука… Вы хотите уехать?

Музыка. Молчание.

С т. с т у д е н т. Да.

Д и н а. Вы это решили?

С т. С т у д е н т. Да.

Д и н а. (тихо) . Не надо.

С т. с т у д е н т. Вы счастливы, Дина?

Дина. (грустно) . Я не могу быть счастливой.

С т. с т у д е н т. Вы любите?

Д и н а. Не знаю… Ваша жена была красива?

С т. с т у д е н т. Зачем это, Дина!

Д и н а. (вставая) . Ах, не знаю. Подержите мой веер. (Поправляет волосы.) Я ухожу.

С т. С т у д е н т. Проводить вас?

Д и н а. Нет. Вы заедете ко мне проститься?

Музыка. Молчание.

С т. с т у д е н т. Нет. Прощайте.

Д и н а. Прощайте.

С т. с т у д е н т. Дина…

Д и н а, не оборачиваясь, уходит. Старый Студент, опустив руки, смотрит ей вслед, потом делает по комнате несколько быстрых шагов, улыбается странно. Садится за стол и опускает голову на руки. Последние звуки того печального и нежного вальса, под который блаженно мечтал Онуфрий.

Тихонько подходит Л и л я и кладет обе руки на плечи Старого Студента.

Л и л я. Петр Кузьмич, миленький, не надо!

С т. с т у д е н т. Это вы, Лиля! (Не глядя, берет ее руку и целует.) Эх, прошла жизнь! Прошла и не вернется!

Л и л я (плача) . Хочешь, я тебе буду говорить «ты», по-товарищески? Миленький, голубчик ты мой! Жаль мне тебя от всего моего сердца! Ну, не надо так, не надо!

С т. с т у д е н т. Ты думаешь, что я плачу? Нет, я не плачу. (Поднимает голову.) Взгляни на меня.

Л и л я. Бедненький ты мой. Не стоит она твоих страданий. Поверь ты мне хоть разочек в жизни! Лучше вспомни… Наташу, ты сегодня так хорошо рассказывал…

С т. с т у д е н т. Молчи, Лиля! Два года день и ночь я звал забвение: приди, приди! – И оно не приходило. А теперь я зову память: вернись, вернись! – и она не возвращается! И я ничего не помню.

Л и л я. Но ты сегодня же рассказывал…

С т. с т у д е н т (смеясь) . Лгал, Лилечка, лгал. Я ведь все время лгу! Как я могу прожить хоть один день не солгавши – или ты не знаешь, чтó такое моя правда, правда вот этой белой головы, дрожащих коленей, изношенного сердца! Ах, Лиля, как глупый фанфарон, я громогласно вызвал на бой самоё судьбу – и вот, раздавленный, лежу у ее ног… даже не жалкий, даже не жалкий! Ну кто пожалеет такого дурака?.. Разве только ты, мое нежное и тоже глупенькое сердечко. Жалеешь меня, Лиля?

Л и л я. Жалею, милый. Буду и я когда-нибудь старая…

С т. с т у д е н т (улыбаясь) . Утешаешь, а сама и не веришь: буду старая! Ты слышишь, Лиля, как пахнет здесь весенними цветами и травой. Послушай, послушай – весенними цветами и травой.

Л и л я. Это духи, миленький! Это Дина так душится.

С т. с т у д е н т (смеется) . Духи! Ах, глупенькая Лиля: ты, может быть, и солнца над головой не видишь? Думаешь, что это лампочка, – сознайся!.. Каждую осень, Лиля, деревья роняют миллиарды листьев, и уже вся земля была бы покрыта ими, как толстым старым одеялом, и не было бы места живому – не исчезай они бесследно. Так исчезну и я, старый, отживший, печальный лист, так глупо проснувшийся весною среди молоденькой, зеленой травки. Не жалеть, а топтать ногою ты должна меня, Лиля!

Л и л я. Ну что ты! Тебя просто измучила Дина – сегодня она злая, сегодня я сама боюсь ее.

С т. с т у д е н т. Дина? Ты встретила ее, когда она шла отсюда? Ты заметила, что губы ее были в крови? Тише, тише, не надо говорить об этом, а то она услышит и опять придет сюда. Пусть думает, что я мертвый, совсем мертвых они не любят.

Л и л я. Что ты говоришь, я не понимаю! Зачем ты пугаешь меня. Пусти мою руку – мне больно… Успокойся, миленький.

С т. с т у д е н т (вставая) . Боже мой, Боже мой, до же прекрасна жизнь, до чего она прекрасна! Онуфрий сегодня сказал: эх, и жаден же ты до жизни, старик. А он – не жаден? А ты, Лиля? Милые вы мои, голуби вы мои пернатые, пусть останется с вами моя любовь, а я… пойду далеко. Не удалось солгать, пойду на поклон к самой правде: бери меня, вяжи меня, сажай меня на железную цепь! (Смеется.) А то опять убегу! Ну, улыбнись же, Лиля. Товарищ ты мой хороший – сейчас сюда придет Онуфрий и… Ну, Лилечка; и… а что дальше?

Л и л я (вспыхивая) . Вот уж не ожидала, что ты станешь так говорить… свинство! Ну, слава Богу – хоть засмеялся по-человечески! Только это неправда, и Онуфрия вашего мне совсем не надо: любовь – вредное чувство. Не веришь?..

Оба смеются.

Л и л я. Господи, вот удивится сейчас Онуфрий, что я тебе «ты» говорю. Но ты такой милый… постой, ты же говорил, что не будешь плакать! Как же это так, зачем же ты обманул меня, а я, глупая, и поверила! Ну, миленький!..

С т. с т у д е н т. Одну слезиночку-то можно, одну, Лилечка, всего-навсего одну? Видишь – уже смеюсь.

Л и л я. Тише, наши идут! (Хватая его за руку.) Теперь ты навсегда мой друг. Ты вот что, ты поцелуй-ка меня, пока Онуфрий не увидел, а то он может с ума сойти. (Целуются.) Вот так! Никто и не видал!

Вваливается Онуфрий и с ним кучка студентов, в том числе Костик, Кочетов, Тенор и другие. Старый Студент и Лиля отходят к стороне.

Шум веселый, восклицания.

О н у ф р и й. Опять на родине! Какая тут тишина, Сережа, какой воздух! Нет, больше в эту кашу не полезу, суета сует и всяческая суета, и все танцуют, как в аду. Стой, кто коньяк мой выпил? Его было в три раза больше.

К о ч е т о в. Опять шампанского не хватило. Что стоило взять несколько лишних бутылок, потом можно было вернуть. Это все Петровский, черт его возьми.

К о с т и к. Потом сосчитаем, Кочетов, поздно.

К о ч е т о в. Надо, надо. За шампанское надо сосчитать. Эй, ты, несгораемый шкап, – раскрывайся! (Обшаривает Онуфрия.)