Леонид Андреев - «Gaudeamus»

Лиля.Ах, Диночка, Тенор один всю ветчину съел.

Дина. (бледно улыбаясь) . Ну и на здоровье.

Лиля.Я никогда не видала, чтобы так ели, он глотает мясо, как людоед.

Костик.Но почему же людоед?

Козлов.Он не для себя ест, а для голоса. Тенору нужно питание.

Петровский.Ей-Богу, братцы! Я раз полез к Тенору под подушку, а у него там колбаса припрятана. Ей-Богу! А мне, подлец, хоть бы кусочек дал.

Тенор.Как он врет! А зачем тебе жизнь, Петруша? Лучше умри от голода, и я спою над тобой ве-ли-ко-леп-ную вечную память. (Тихо напевает и смеется.)

Онуфрий (тащит бутылку) . Уединимся у этого келькшоза. У тебя холодный ум, Сережа, и ты это заметь, так принято в обществе: уходя из-за стола, каждый гость тащит с собою бутылку. При английском дворе все так поступают.

Блохин.А я… я не взял.

Онуфрий.Ты меня огорчаешь. Возьми и тащи сюда, да папирос у Козлика захвати, — мои кто-то выкурил.

Костик.А ты хорошо устроился, Онуша.

Онуфрий.Уменье найтись во всяком положении, Костя. Лиля, Лилюша, покровительница всех несчастных, заступница за угнетенных — присядьте ко мне, я открою вам тайну моей жизни.

Лиля.Ну, открывайте, только врите поменьше.

Онуфрий.Две феи караулили мое рожденье: фея порядка и фея строгой трезвости. Но так как я рождался очень долго, то обе не дождались и ушли, а пришла третья фея и принесла бутылку коньяку — это была пьющая фея, понимаете? Ну, вот пришла она…

Продолжает тихо рассказывать, Лиля смеется. Дина и Тенор разговаривают в стороне.

Дина.Ты не должен обращать на это внимания — слышишь? Пусть смеются, пусть шутят… Не смотри на меня так… Пусть шутят, они потом раскаются — и им будет стыдно.

Тенор.Я знаю. Они славные ребята, Дина!

Дина.Они еще не знают, о чем ты мечтаешь. Они еще не знают, что голос тебе нужен не для богатства, не для славы, а для того, чтобы им же дать радость. Как они мало знают тебя!

Тенор.И пусть. Ты даже побледнела, Дина, — не стоит. Какая ты самолюбивая, ты, пожалуй, еще самолюбивее, чем я. Ха-ха-ха!

Дина.Не смейся, я не люблю. И не смей ничего им говорить, слышишь? Ни слова — иначе я рассорюсь с тобою. Не смотри на меня так, мне неловко… Пусть думают, что ты пустой человек… карьерист! Ты и мне не смей петь, пока не научишься — я не хочу слушать любителя.

Тенор.Ого! Сильно сказано.

Дина.Почему ты сегодня без калош? Тебе неловко, что они смеются — как это глупо! Береги себя, ты… мой любимый. Ну иди, иди… и не смотри, как Цезарь: ты еще не победил.

Тенор медленно отходит.

Дина. (зовет) . Л иля! Пойди сюда! (Что-то говорит ей.)

Гриневич (хочет взять у Онуфрия стакан с вином) . Дай-ка!

Онуфрий (не дает) . Нет, дядя, шалишь. Тебе вредно.

Гриневич.Глупости! (Хочет взять у Блохина, но тот не дает также) Ну и свиньи же вы, братцы. Вы думаете, что если захочу напиться, так без вас не сумею. Посмотрим! (Идет в столовую.)

Блохин.Там ничего нет, я последнюю взял.

Онуфрий.Когда же он успел, — Лилька с него глаз не сводила. Какой вредный характер! За твое здоровье, Сережа.

Блохин.За твое, Онуша.

Дина (обнимая Лилю) . Господа, я хотела сказать несколько слов…

Лиля.Петровский, молчите там!

Дина.Ничего, Лиля. Товарищи, сейчас придет один господин, то есть не господин, а студент, я не знаю, как назвать.

Петровский.Начало полно захватывающего интереса — кто же он, Дина, господин или студент?

Лиля.Петровский, свинство.

Дина.Нет, очень серьезно. Стамескин, Онучина, будьте добры, послушайте меня, дело касается нашего землячества. В субботу у нас собрание, и я и вот Александр Александрович, мы хотели предложить нового члена.

Костик.Стародубовец?

Тенор.Нет, какой-то дальний.

Костик.Тогда нельзя, и толковать нечего. Мы не можем не соблюдать устава.

Гриневич (проходя мимо Онуфрия, тихо) . Свиньи!

Дина.Нет, послушайте меня. Это очень милый, даже очаровательный человек, но только, кажется, очень несчастный. Дело в том, что ему сорок восемь лет, он уже седой, даже белый, и нынешнею осенью он поступил в университет. Так странно и трогательно видеть его в мундире.

Козлов.Позвольте — это его я встретил, значит, на Никитской. И еще подумал, что это за форма такая, совсем студенческая. Так это он?

Лиля.И я его видела в театре. Такой удивительный, нам с Верочкой он очень понравился.

Стамескин.Кажется, юрист. Я его раза два встречал в университете.

Онуфрий.Бывает на лекциях, не то что ты, Сережа.

Дина.Ну да, этот самый. Давно когда-то, еще студентом, он был сослан в Сибирь, там женился, но жена и ребенок отчего-то у него умерли, и вот… ну, да он сам расскажет, он так трогательно об этом говорит. Очень милый! И я хотела, чтобы вы до собрания сами познакомились с ним, во всяком случае это интересно…

Лиля.Еще бы не интересно! Ведь это совсем как Фауст: был стариком, вдруг сделался молодой, студент, на лекции ходит.

Петровский.Ну, не совсем молодой… Неужели ему сорок семь лет?

Дина.Сорок семь или сорок восемь, наверное не знаю. Он очень сохранился, лицо моложавое, почти без морщин и такое… чистое; и хорошая фигура. (Улыбаясь.) Он умеет и одеться.

Тенор.И нарочно покороче стрижет волосы — a я бы на его месте такую белую гриву запустил. Ха-ха!

Лиля.Ну, пустяки, только бы не лысый. Ужасно боюсь лысых…

Козлов.Да о чем вы, господа? Лысый не лысый, тут речь о деле идет, а они… Как твое мнение, Костик — выскажись, как наш председатель, ты и устав блюдешь.

Костик.Нельзя принять. Какая бы там у него душа и шевелюра не была, а раз он не стародубовец — в землячество принять нельзя. Пусть идет в свое.

Дина.У него своего землячества нет: та гимназия, где он когда-то учился, не то совсем закрыта, не то перенесена в другой город.

Онуфрий.Вот Мафусаил!

Стамескин.Я стою за прием. (К Онучиной.) Вы также?

Онучина.Я также. Конечно, принять!

Козлов. (вызывающе) . Это на каком же основании, Стамескин? Вообще я замечаю, что вы и ваши товарищи совсем не намерены считаться с уставом. Вы проваливаете ссуды, требуете, чтобы деньги шли на посторонние землячеству цели…

Онучина.Мы не считаем их посторонними.

Петровский.Господа, господа, здесь не собрание! Успеете в субботу наругаться, ей-Богу!