Александр Пушкин - Борис Годунов

Их сочинил когда-то
Мой верный друг, мой ветреный любовник.

Твой Дон Гуан безбожник и мерзавец,
А ты, ты дура!

Ты с ума сошел?
Да я сейчас велю тебя зарезать
Моим слугам, хоть ты испанский гранд.

Зови же их.

Лаура, перестань;
Дон Карлос, не сердись. Она забыла...

Что? что Гуан на поединке честно
Убил его родного брата? Правда: жаль,
Что не его.

Я глуп, что осердился.

Ага! сам сознаешься, что ты глуп.
Так помиримся.

Виноват, Лаура,
Прости меня. Но знаешь: не могу
Я слышать это имя равнодушно...

А виновата ль я, что поминутно
Мне на язык приходит это имя?

Ну, в знак, что ты совсем уж не сердита,
Лаура, спой еще.

Да, на прощанье.
Пора, уж ночь. Но что же я спою?
А, слушайте.

Прелестно, бесподобно!

Прощайте ж, господа.

Прощай, Лаура.

Ты, бешеный! останься у меня.
Ты мне понравился; ты Дон Гуана
Напомнил мне, как выбранил меня
И стиснул зубы с скрежетом.

Счастливец!
Так ты его любила?

Очень.

И любишь и теперь?

В сию минуту?
Нет, не люблю. Мне двух любить нельзя.
Теперь люблю тебя.

Скажи, Лаура,
Который год тебе?

Осьмнадцать лет.

Ты молода... и будешь молода
Еще лет пять иль шесть. Вокруг тебя
Еще лет шесть они толпиться будут,
Тебя ласкать, лелеить и дарить,
И серенадами ночными тешить,
И за тебя друг друга убивать
На перекрестках ночью. Но когда
Пора пройдет, когда твои глаза
Впадут и веки, сморщась, почернеют,
И седина в косе твоей мелькнет,
И будут называть тебя старухой,
Тогда – что скажешь ты?

Тогда? Зачем
Об этом думать? что за разговор?
Иль у тебя всегда такие мысли?
Приди – открой балкон. Как небо тихо;
Недвижим теплый воздух – ночь лимоном
И лавром пахнет, яркая луна
Блестит на синеве густой и темной —
И сторожа кричат протяжно: Ясно!..
А далеко, на севере – в Париже —
Быть может, небо тучами покрыто,
Холодный дождь идет и ветер дует. —
А нам какое дело? слушай, Карлос.
Я требую, чтоб улыбнулся ты; —
Ну то-то ж!

Милый демон!

Гей! Лаура!

Кто там? чей это голос?

Отопри...

Ужели!.. Боже!..

Здравствуй...

Дон Гуан!..

Как! Дон Гуан!..

Лаура, милый друг!..

Кто у тебя, моя Лаура?

Я,
Дон Карлос.

Вот нечаянная встреча!
Я завтра весь к твоим услугам.

Нет!
Теперь – сейчас.

Дон Карлос, перестаньте!
Вы не на улице – вы у меня —
Извольте выйти вон.

Я жду. Ну что ж,
Ведь ты при шпаге.

Ежели тебе
Не терпится, изволь.

Ай! Ай! Гуан!..

Вставай, Лаура, кончено.

Что там?
Убит? прекрасно! в комнате моей!
Что делать мне теперь, повеса, дьявол?
Куда я выброшу его?

Быть может,
Он жив еще.

Да! жив! гляди, проклятый,
Ты прямо в сердце ткнул – небось не мимо,
И кровь нейдет из треугольной ранки,
А уж не дышит – каково?

Что делать?
Он сам того хотел.

Эх, дон Гуан,
Досадно, право. Вечные проказы —
А всё не виноват... Откуда ты?
Давно ли здесь?

Я только что приехал,
И то тихонько – я ведь не прощен.

И вспомнил тотчас о своей Лауре?
Что хорошо, то хорошо. Да полно,
Не верю я. Ты мимо шел случайно
И дом увидел.

Нет, моя Лаура,
Спроси у Лепорелло. Я стою
За городом, в проклятой венте. Я Лауры
Пришел искать в Мадрите.

Друг ты мой!..
Постой... при мертвом!.. что нам делать с ним?

Оставь его – перед рассветом, рано,
Я вынесу его под епанчею
И положу на перекрестке.

Только
Смотри – чтоб не увидели тебя,
Как хорошо ты сделал, что явился
Одной минутой позже! у меня
Твои друзья здесь ужинали. Только
Что вышли вон. Когда б ты их застал!

Лаура, и давно его ты любишь?

Кого? ты, видно, бредишь.

А признайся,
А сколько раз ты изменяла мне
В моем отсутствии?

А ты, повеса?

Скажи... Нет, после переговорим.

Всё к лучшему: нечаянно убив
Дон Карлоса, отшельником смиренным
Я скрылся здесь – и вижу каждый день
Мою прелестную вдову, и ею,
Мне кажется, замечен. До сих пор
Чинились мы друг с другом; но сегодня
Впущуся в разговоры с ней; пора.
С чего начну? «Осмелюсь»... или нет:
«Сеньора»... ба! что в голову придет,
То и скажу, без предуготовленья,
Импровизатором любовной песни...
Пора б уж ей приехать. Без нее —
Я думаю – скучает командор.
Каким он здесь представлен исполином!
Какие плечи! что за Геркулес!..
А сам покойник мал был и щедушен,
Здесь, став на цыпочки, не мог бы руку
До своего он носу дотянуть.
Когда за Эскурьялом мы сошлись,
Наткнулся мне на шпагу он и замер,
Как на булавке стрекоза, – а был
Он горд и смел – и дух имел суровый...
А! вот она.