Екатерина Суворова - Непонятная война

– Вспомнит. Захаренко, ты что еще хотел?

– Нет. Я пойду ребят, – переваливаясь на другую ногу, ответил тот. Наверное, в роду Захаренко были люди с невероятной способностью – одновременно смотреть вперед и назад. Так ловко Захаренко умел переворачиваться в обратное направления. Он открыл дверь, и, буквально, через секунду раздался громкий хлопок, окативший потоком холодного воздуха.

Она стояла на пороге маленькой темной комнатушки, пропитанной мужским перегаром и теплым излучением от работающих приборов. В таком помещении, больше похожем на баню, чем на стратегический центр воюющего поселения, еще более смешным был внешний вид Мартюка. Именно он и обратился к ней первым, после ухода Захаренко.

– Фамилия, имя, отчество?

– Я не знаю…

– Дата и год рождения?

– Я не знаю…

– Страна и адрес проживания?

– Я не знаю…

– Цель прибытия в Черниговском военном округ?

– Я не зна…

– Да все ты знаешь! Хватит дуру валять! – не выдержав, прикрикнул Сибитов. – Каждый божий вечер к нам приходит по пять, десять, двадцать таких, которые ничего не знают! Если бы было можно, так вашу границу давно б с землей сравняли, а вас всех – к нам в цеха, чтобы хоть немного поработали, а не поныли…

– Я действительно ничего не знаю…

– Так, ясно. Сегодня значит, ничего не знаешь, а, если ночь посидишь в карцере – на завтра знать будешь?

– Я не знаю…

– От, дурная баба! – не отрываясь от монитора радара, сказал Стопко.

– Так а я ж, про что! добавил Сибитов. – Давай поступим так: сейчас мы тебя в карцер, сидишь ночь – вспоминаешь – депортируем к своим, сами там пекитесь в своей Беларуси. Не вспоминаешь – к нашим – там тебе сразу память вернут. Идет?

– Я не знаю…

– Мартюк!

– Эй…

– Вызывай обратно Захаренко, пусть тот ее в ночник определит.

В двухстах метрах от будки моторщиков, в общажной комнате Остапенко, стоял на коленях и по-детски плакал Захаренко, сжимая в руках письмо из родного Донецка. Это когда то в 2016 были интернет, скайп и мобильные телефоны. За пять лет непонятной войны неизвестные противники и известные союзники вычеркнули эти понятия из жизни людей. Электричества часто не было, зарядки на последних моделях телефонов вскоре сели, в ноутбуках и планшетах перегорели блоки питания, а все сети и вовсе перестали существовать. Человек забыл о существовании некогда всемирной паутины, и вернулся, к точному и вневременному письму. Письма, как и 70 лет назад, начали объединять людей на расстоянии, сокращая их пути до несколько недель, пока не придет новая почта. Одно из таких писем, сейчас и держал в руке семьянин, отец троих детей Федор Васильевич Захаренко.

– Не убивайся ты так, ты им не могу помочь – бормотал, бродя по комнате Остапенко. Он привык уже видеть слезы взрослых мужиков, но никак не мог выработать в себе стойкую реакцию на них. Даже было где-то стыдно перед ними, ведь он успел уберечь своих, а они – нет. Ведь он получал письма с ненавистными фразами в свой адрес, а они – со словами утешения от оставшихся в живых родственников. Так было и сейчас. Захаренко получил письмо от своего старшего брата Петра Васильевича, оставшегося в Донецке. Тот писал, что дети Федора попали под очередной обстрел, а жена Надежда – погибла от бомбы, закинутой кем-то в жилой дом. Все трое ребятишек – 15-летняя Аня, 13-летний Антон и 5-летняя София, были убиты с разницей в несколько минут. Рота старшего пыталась защитить город, но, непонятно кто, как и все непонятное в этой войне, сумел прорваться в осажденное поселение, и расстрелять часть мирных жителей. Кроме Анечки, Антошки и Софийки погибло еще 38 человек, ставших живым и непреднамеренным щитом родного Донецка. Надежда видела смерть своих детей. Она без толку слонялась по пахнувшему порохом городу и искала смерть. Так уж вышло, что смерть нашла ее первой. Придя в дом к своей, умершей еще до войны, свекрови, Надежда осталась там, и, спустя, несколько часов, приняла бомбежный обстрел. Все дома опаленного Донецка остались без крыш, с одними стенами, а дом четы Захаренко был стерт с лица Земли. Вместо него появился огромный котлован, где ни мебели, ни тел не осталось.

– Уйди, – не поднимая глаз, простонал Захаренко.

Остапенко понимал, что сейчас не лучшее время для разъяснения понятия субординация. Он взял старый бушлат и вышел на улицу.

Спустя пару минут, в его комнату постучали. Захаренко, застывший на коленях в тупом исступленье, не слышал стука, как и не видел того, что к ними зашел Мартюк.

– Захаренко!

– Что?

– Ты письмо получил с Донецка?

– Уйди…

– Тебе Сибитов приказал беглянку в карцер сопроводить… Ну ладно, я сам доведу…

– Стой. Где она?

– У нас в будке

– Я доведу…

Она так и осталась стоять в пороге бывшего склада спортивного инвентаря. Ютясь на крошечном уголке комнаты, она жадно цеплялась взглядом за каждый миллиметр пространства. Сибитов и Стопко демонстративно пытались ее не замечать. Они были заняты просмотром карты, и разметкой ее между «Мухой» и «Стрекозой». Она же, сперва, наблюдала за движением часовой стрелки, которая перешла от полвторого ночи к четверти третьего, затем – прильнула взором к непонятной тарахтящей машине, а потом, буквально уставилась на чашку с коровкой, где остывший чай уже успел оставить темные разводы. Все это время, она пыталась вспомнить, как здесь оказалась. Но, чем больше она напрягалась, тем сильнее сгустки памяти отдалялись от нее, превращая все отдельные события сегодняшнего вечера в одну точку, точку не возврата. КПД от ее усилий не было никакого – лишь изредка вновь кровоточила рана на голове. Сначала, она хотела попросить новых для нее людей о помощи, но потом поняла – что помощи ждать не от кого.

Когда минутная стрелка вновь остановилась на цифре тридцать, в будку зашел Захаренко.

– Вызывали?

– О! А вот и наш герой невидимого фронта явился! – не глядя на него воскликнул Сибитов. – Захаренко! Где тебя черти носят? Вроде же как Мартюк давно ушел, а ты только явился…

Не известно, сколько бы продолжалась его тирада, если бы не была остановлено толчком кулака в плечо от Стопко. Сибитов обернулся на Захаренко. Перед ним стоял взрослых, 40-летний солдат с заплаканным как девчонка лицом, и черными пустыми глазами. Он молча стоял и смотрел на Сибитова, пока тот отчитывал младшего по званию. Она же беспомощно обернулась в сторону Федора, и, поняв, что случилось что-то страшное, отвернула лицо.

– Ты… это… может чаю? – виновато начал Сибитов

– Не хочу я вашего чаю. Куда эту вести? – указывая пальцем, произнес Захаренко

– Ее в третий, как обычно. Под ключ запри… Утром выпустить надо, к нам обратно приведешь, – сбивчиво говорил Стопко.