Ноэми Норд - DjVu. Свержение. Территория Зомби. Империя целаканта. Прогулки по сковородке

О, нежная супруга, пей,
страсть Клеопатры в вены влей,
вонзи в горячку нежных губ,
порочный ядовитый зуб.

На острие сверкает яд,
предсмертный дорог сей обряд.
У бездны смертной, на краю
бокал тщеславия налью.

Гоэция- тризна тоски,
черное зеркало
вспучено трещинами,
купол сфероида Пьеты —
перстня кристалл.

Боль столетий,
шелк грандиозных шествий,
триумф одиозных трибун —
перечеркни – навсегда,
верь в лязг металла,
в фонтаны артерий взорванных.

Голову на футбольном поле
забей в ворота врага.

– Аве, Мария, плач над землей:
грешную девку – в ноги – и вой.
– Чем виновата, дитя сия?
– Плясала босая, законы хуля.
Так голосила – мерзко душе,
купол церковный дрожал, как в тушЕ.

– Санта Мария, дозволь наказать
так, чтобы плетка умаслила стать,
так, чтобы плоти лишился скелет —
в мире преступнее женщины нет:
против законов семьи, бытия…
Но улыбнулась Мария: " Как я…»

Хочется выть,
но слезы – падение звезд.
Их кто-то участливо,
каждую,
впишет в катАлог —
А жизнь продолжается.
Слезы – таинственный гость
и признак здоровья,
как взлет омерзительных галок.

Их ставит судья —
мимо асбеста черной тоски,
напротив статей
коммунального пошлого быта.
Та женщина не умерла,
просто в легкие шрамы забита,
той дамочке ни для чего
миллионы легчайшей лузги.

Она вне высоких затей,
она вне астральных преамбул,
ты просто войди и забей —
в ладони ее пару ампул.

Когда истечет кровь,
не собирай, не злорадствуй.
Женская кровь – морковь.
Но лучше не попаданствуй.

Ни дорог в стране, ни свободы,
ни жилья, ни полета ввысь,
лишь заторы, да сточные воды
мрачно месят кровавую слизь.

Шашни троллей, кромсающих сети,
удалений сплошной беспредел,
где юродивый глаз наметил
длинный список и адский отстрел.

Жжет цензура, старушки в экстазе,
в инквизиции кукольный грим
завернувшись, вещают мрази:
– Легкой нефтью планету спалим!

Черный факел зажжен над страною,
нефтяное болото чадит,
и над морем народного гноя
буревестник никак не взлетит.

Тоскуешь о прошлом?
Возьми верстак,
воссоздай картину былого,
она – пограничное состояние серпа и молота,
молота и серпа,
преходящего в плечи и далее в торс.
Тук – тук – и вжжик – вжжик —
эмблема застоя —
всего, что забыто
редактрисами в мини.
«Тук – тук» – и «вжик – вжик»…
Воскрешенное граффити.

Серп – тактика косы,
молот – тактика – стука.

Гонят по праву сильного —
автоматчики, БТРы,
гонят по праву правого:
– Не смей дальше планки ходить!

О, родина сверхсекретая!
Не выдам тайну (будь проклята!)
Не страшно, что ненависть космоса
тебя затопчет навек?

Виновата перед сыном моим,
за то что мертвой родины дым
глаза разъедает, и стоны в земле
обуглены детские ребра в золе,
где вдоль границ
под хвалебным дождем,
слепонемые пляски ведем.

Грелка по имени Меркель,
Мера по имени грелка,
Грета по имени Менгель
Израиль по имени стрелка.

Может не надо нам ордо,
может – затаскана хорда,
может достаточно нервов,
у входа в камеру смердов?

В камере евро нет места,
ботоксом вздутые банки,
правят не войны, а чресла,
там, где муштруются танки.

Хайль, адольфино Мерхель,
Аль, сентябрино иллеван,
Евро, вобще-то не перхоть,
Крипто? Вобще-то нелеп он.

Сплетутся струпья спрутов,
кристаллы в чашках брутов,
пустует мир сортирный,
газ нужен не квартирный —

газопровод удушья,
играй, дуда пастушья,
зови, хвали и пенься,
халяльно приоденься.

Кинул тебя и заставил принять удар по щеке.
Это главное в программе «Раш – муравейника»
«Терпи, терпи ибо терпят тебя…».
Он убил чью-то дочь.
А его законное чадо, восседая в персиковом сортире,
на голландское все, кругля окуляры, вопит:
«Папец, никому не нужна вонь вашей Рашки.
Уменьши громкость, мешаешь заснуть!»

Страна – помойка. И не отмыть,
вдоль по Европе свиная прыть,
кровь, удушенье, с ментами торг,
юдофобийский в душе восторг.

Вернется в Рашку – и в стаю, в хор,
не в одиночку – толпою горд,
наметит жертву плебей в чаду,
все можно в этом сплошном аду.

Стихи – озноб властократии.
Дыбом власа.
Того зачернили,
по тому – полоса.

Зигзаги и зиги —
высокой трибуны крен,
в карманах – хихикают фиги.
Новичок перемен.

Надвигаются смутные нравы,
возвращаются смутные годы,
нет гарантии от отравы,
и осознанности от «свободы».

«Жижа портит новичок», —
засветились – и молчок.
Один – папа, другой – мама,
один курит, другой – дама.

могут и струной – удавкой,
могут в подворотне – шавкой,
могут в перед, могут в зад,
превращая Землю в ад.

Европа дюже их боица,