Константин Арбенин - Зимовье зверей

Ты был в цивильном пиджаке
И клетчатых штанах,
И линии в твоей руке
Предсказывали страх.

Я подмигнул тебе, а ты
Мне пригрозил хвостом
И медленно уполз в кусты,
Спугнув чужой фантом.

А я искал тебя всю ночь
И, сбившись с задних ног,
Вдруг понял: горю не помочь!
И стал я одинок.

Я разозлился на тебя,
А ты ответил мне тем,
Что, искренне по мне скорбя,
Вернулся насовсем.

А нынче снова мы враги,
Хоть в чём-то и родня.
Ты съел вчера мои носки —
Ты оскорбил меня!..

Вот так вот за большим углом
Овального пути
Стоит печальный бог Облом
С усмешкой на груди.

Вчерашний покой,
стучащий, как гной,
исчез.
И жуткая ночь
слезает, как скотч,
с небес.

Но ты уже спишь и не видишь Луны,
Тебе уже снятся свободные сны,
В которых нет той,
что разбила святой
союз,

Той, ради которой ты был взаперти,
Которую тщетно пытался найти,
А после — спастись,
ей посвятив
свой блюз.

Солидный медляк,
написанный для
неё.
В котором и текст,
и музыка — всё
твоё.
Солидный медляк,
исполненный для
друзей,
В котором и текст,
и музыка — всё
о`кей.

В кармане твоём
с крестом медальон
и файв.
И стрелки часов,
как плечи весов, —
всё в кайф.

Но что же ты медлишь! Очнись же скорей!
Тебя ждёт толпа у закрытых дверей.
Средь мокрых ресниц
в выражении лиц —
тоска.

Тебя больше нет, но ведь это секрет —
Они еще ждут, что в окне будет свет!
Пусть дом твой закрыт,
но ведь где-то звучит
пока

Солидный медляк,
написанный для
неё.
В котором и текст,
и музыка — всё
твоё.
Солидный медляк,
исполненный для
друзей,
Пьянящий, как мак,
гнетущий, как мрак…
О`кей.

Твой призрачный мозг
рассыпчат, как воск,
и смят.
Но это обман,
ведь ты — меломан,
мой брат.

Она ещё бродит по проседи крыш,
И мы её видим, но ты уже спишь.
И всё, как всегда,
и лишь эта беда
с тобой.

Не надо, не стоит распугивать муз —
Пускай прозвучит твой решающий блюз,
Пусть — хоть пара шагов,
но зато без оков!
Не стой —

Один — как другой,
Но ведь ты не такой,
Ты же споришь с судьбой
И нарушаешь покой,
Ты презираешь устой,
И мы идем за тобой
За то, что ты в доску свой,
Но что сегодня с тобой?
Ты как будто немой!
Рот скорее открой
И немедленно спой
Им свой

Солидный медляк,
написанный для
неё.
В котором и текст,
и музыка — всё
твоё.
Солидный медляк,
исполненный для
друзей,
В котором и текст,
и музыка — всё
о`кей.

Жила на свете птица с руками вместо крыльев —
Случилось уродиться такому вот изъяну.
Все родственники птицы летали в изобилье,
А здесь — и клюв, и перья, а руки — как у обезьяны!

Назвали птицу выпью, и выпили за здравье,
И в лучшем зоопарке ей отвели клетушку,
А возле изголовья повесили заглавье:
Мечтами птицу не кормить, не то найдете в клетке тушку!

А птицу так и тянет летать,
У птицы той крылатая мать,
У птицы той летучий отец,
А она сама —
Будто нет ума —
Не может летать — и всё!
Не может летать…

Пришёл на помощь птице какой-то академик,
Ветеринар безродный с оплывшими глазами.
Пришёл на помощь птице отнюдь не ради денег,
А по иронии судьбы он тоже бредил небесами.

Он взял кататься птицу с собой на самолёте,
И вот они взлетели, и вот земли не стало.
А птица беспокойно ведёт себя в полёте,
А птица смотрит ввысь и ввысь, а птице мало, мало, мало!

А птицу так и тянет летать,
У птицы той крылатая мать,
У птицы той летучий отец,
А она сама —
Будто нет ума —
Не может летать — и всё!
Не может летать…

Но вдруг — memento mori! — но вдруг случилось горе!
Ветеринар отвлекся и даже не заметил,
Как птица, прыгнув в небо, упала камнем в море
И распугала хищных рыб своею благородной смертью.

И академик плакал, мешая слёзы с пылью,
Но чей-то мудрый голос сказал: «Себя не мучай.
Коль приключилась птица с руками вместо крыльев,
То где-то есть и человек — безрукий, но зато летучий!»

А птицу так и тянет летать,
У птицы той крылатая мать,
У птицы той летучий отец,
А она сама —
Будто нет ума —
Не может летать — и всё!
Не может летать…

Не очень-то легко дойти пешком до неба,
А до тебя достать — куда трудней, ручаюсь я!
А мне кругом твердят, что истина — на дне, мол,
Ложь — где-то на поверхности, а правда — по краям.

Я здесь не для того. Я не люблю застолья.
Я на тебя любуюсь, о непьющий ангел мой!
Из всех путей к тебе, заведомо окольных,
Я выхожу на путь один — бессмысленно прямой.

Рву на себе тельняшку и не бреюсь ни хрена,
Стараюсь вызвать жалость тихой сапой,
А горло жжет предчувствие большого бодуна,
Последний бой — он беспробудный самый!

Я смотрю на тебя, я слежу за тобой,
Я забыл все другие дела.
Вот возьму и уйду в настоящий запой,
Чтобы ты мне его прервала.

Я в жизни не ходил ни в горы, ни в походы,
Не плавал, не нырял, тем паче — не влезал в забой.
Но, правда, иногда я в детстве выезжал на воды,
А тут — без подготовки прямиком вхожу в запой!

Вхожу туда сознательно, с сознанием борьбы;
Быть может, всё, что было раньше, было лишь прологом
К решительному шагу за гранёный край судьбы
Под самым общепризнанным предлогом.

Я спокоен, я собран, как новый герой,
Я уже закусил удила.
Я практически вышел в открытый запой,
Чтобы ты мне его прервала.

Мой хрупкий организм настолько непорочен,
Что выдержит — держу пари — бутылок эдак семь.
Но, правда, говорят, что есть пути и покороче,
Вот только б не сорваться — и не уйти бы насовсем!

Пусть ждут меня видения и абстинентный криз,
Пусть глюки машут пятками из стопки!
Но я не отступлюсь, поскольку это не каприз
И мой запой принципиальней забастовки!

Я уверен в себе. Я доволен собой.
Я хлещу эту дрянь из горла.
Я всё глубже и глубже вливаюсь в запой,
Чтобы ты мне его прервала.

Ты вечно за рулем, ты не лелеешь боли,
И искорки любви мне не раздуть в твоей душе,
А я — почти поэт, а раз поэт, то — алкоголик
(К чему же нарушать давно привитые клише)!