Константин Бальмонт - Том 2. Стихотворения

И в чем изгиб случайный,
То каждый знает сам,
Но он смертельной тайной
Грозит всечасно нам.

И нам нельзя коснуться
Немого острия,
Иначе вдруг проснутся
Все пытки бытия.

Смертельно опечален,
Навеки сам не свой,
Зачахнешь ты, ужален
Душою, не змеей, —

Зубцом жестоким чуда,
Что хочет быть на дне.
Не все поймешь отсюда,
Что скрыто в глубине.

Живи — с душой не споря,
Не все ты трогай в ней.
Есть рыба Дьявол Моря
В морях души твоей!

— Колдунья, мне странно так видеть тебя.
Мне люди твердили, что ты
Живешь — беспощадно живое губя,
Что старые страшны черты:
Ты смотришь так нежно, ты манишь, любя,
И вся ты полна красоты. —

«Кто так говорил, может, был он и прав:
Жила я не годы, — всегда.
И много безумцев, свой ум потеряв,
Узнали все пытки, — о, да!
Но я как цветок расцветаю меж трав,
И я навсегда — молода».

— Колдунья, Колдунья, твой взор так глубок,
Я вижу столетья в зрачках.
Но ты мне желанна. Твой зыбкий намек
В душе пробуждает не страх.
Дай счастье с тобой хоть на малый мне срок,
А там — пусть терзаюсь в веках. —

«Вот это откроет блаженство для нас,
Такие слова я люблю.
И если ты будешь бессмертным в наш час,
Я счастие наше продлю.
Но, если увижу, что взор твой погас,
Я тотчас тебя утоплю».

Я слился с Колдуньей, всегда молодой,
С ней счастлив был счастьем богов.
Часы ли, века ли прошли чередой?
Не знаю, я в бездне был снов.
Но как рассказать мне о сладости той?
Не в силах. Нет власти. Нет слов.

— Колдунья, Колдунья, ты ярко-светла,
Но видишь, я светел, как ты.
Мне ведомы таинства Блага и Зла,
Не знаю лишь тайн Красоты.
Скажи мне, как ткани свои ты сплела,
И как ты зажгла в них цветы? —

Колдунья взглянула так страшно-светло.
«Гляди в этот полный стакан».
И что-то, как будто, пред нами прошло,
Прозрачный и быстрый туман.
Вино золотое картины зажгло,
Правдивый возник в нем обман.

Как в зеркале мертвом, в стакане вина
Возник упоительный зал.
Колдунья была в нем так четко видна,
На ткани весь мир оживал.
Сидела она за станком у окна,
Узор за узором вставал.

Не знаю, что было мне страшного в том,
Но только я вдруг побледнел.
И страшно хотелось войти мне в тот дом,
Где зал этот пышный блестел.
И быть как Колдунья, за странным станком,
И тот же изведать удел.

Узор за узором живой Красоты
Менялся все снова и вновь.
Слагались, горели, качались цветы,
Был страх в них, была в них любовь.
И между мгновеньями в ткань с высоты
Пурпурная падала кровь.

И вдруг я увидел в том светлом вине,
Что в зале ковры по стенам.
Они изменялись, почудилось мне,
Подобно причудливым снам.
И жизнь всем владела на левой стене,
Мир справа был дан мертвецам.

Но что это, что там за сон бытия?
Войною захваченный стан.
Я думал, и мысль задрожала моя,
Рой смертных был Гибели дан.
Там были и звери, и люди, и я! —
И я опрокинул стакан.

Что сделал потом я? Что думал тогда?
Что было, что стало со мной?
Об этом не знать никому никогда
Во всей этой жизни земной.
Колдунья, как прежде, всегда — молода,
И разум мой — вечно с весной.

Колдунья, Колдунья, раскрыл твой обман
Мне страшную тайну твою.
И красные ткани средь призрачных стран
Сплетая, узоры я вью.
И весело полный шипящий стакан
За жизнь, за Колдунью я пью!

Мне хочется снова дрожаний качели,
В той липовой роще, в деревне родной,
Где утром фиалки во мгле голубели,
Где мысли робели так странно весной.

Мне хочется снова быть кротким и нежным,
Быть снова ребенком, хотя бы в другом,
Но только б упиться бездонным, безбрежным,
В раю белоснежном, в раю голубом.

И, если любил я безумные ласки,
Я к ним остываю, совсем, навсегда,
Мне нравится вечер, и детские глазки,
И тихие сказки, и снова звезда.

Ранним утром я видал,
Как белеют маргаритки.
Я видал, меж тяжких скал,
Золотые слитки.

В раннем детстве я любил
Тихий зал и шум на воле,
Полночь в безднах из светил,
И росинки в поле.

В раннем детстве я проник
В тишь планет и в здешний ропот,
Я люблю — безумный крик,
И нежнейший шепот.

Зачем мы торопимся к яркости чувства,
В которой всех красок роскошный закат?
Помедлим немного в преддверьях Искусства,
И мягким рассветом насытим наш взгляд.

Есть много прозрачных воздушных мечтаний
В начальных исканьях наивной души,
Есть много плавучих, как сон, очертаний
В предутренних тучках, в безвестной глуши.

Есть свежесть и тайна в младенческих взорах,
Там новые звезды в рожденьи своем,
Слагаются там откровенья, в которых
Мы, прежние, утренней жизнью живем.

И много стыдливости, розовой, зыбкой,
В девическом лике, не знавшем страстей,
С его полустертой смущенной улыбкой,
Без знания жизни, судьбы, и людей.

О, много есть чар в нерасцветших растеньях,
Что нам расцветут, через час, через миг.
Помедлим лелейно в своих наслажденьях, —
В истоках прозрачных так нежен родник.

Над окованной льдом глубиной я иду,
И гляжу, и скольжу я на льду.
Лучезарна поверхность холодного льда,
Но темна подо льдами вода.

Там в студенных садах, в тишине темноты,
Цепенея, белеют цветы.
Дотянулся до льда несвободный цветок,
Но на воздух он выйти не мог.

И в душе у меня хорошо и светло,
Что-то к сердцу от сердца дошло.
О, лелейный цветок, ты дождешься весны,
Подожди в тишине глубины.

Если даже теперь и пронзил бы ты лед,
Этот воздух расцвет твой убьет.
О, прекрасный цветок, подожди до весны,
Ты увидишь все лучшие сны.

От детских дней одна черта пленила
Мои мечты, в чьих зыбях таял сон,
В глаза печальный отблеск заронила,
В мой ум вошла как дальний тихий звон.

Мне снился грустный ангел, белоснежный,
С улыбкой сожаления в глазах,
Я с ним дышал одной печалью нежной,
Я видел бледный Рай в его слезах.

Он мне являлся в разные мгновенья,
И свет храню я этих беглых встреч.
Есть проблески, которым нет забвенья,
Есть взгляд без слов, его не молкнет речь.