Давид Самойлов - Стихи

И мы, как пчелы трудовые, Питаем сонную детву, Осуществленный день России Не мысля видеть наяву. Давид Самойлов. Всемирная библиотека поэзии. Ростов-на-Дону, "Феникс", 1999.

* * * Я недругов своих прощаю И даже иногда жалею. А спорить с ними не желаю, Поскольку в споре одолею.

Но мне не надо одолеть их, Мои победы не крылаты. Ведь будем в дальних тех столетьях Они и я не виноваты.

Они и мы не виноваты, Так говорят большие дни. И потому условны даты, И правы мы или они... Давид Самойлов. Всемирная библиотека поэзии. Ростов-на-Дону, "Феникс", 1999.

* * *

И.К.

Мы не меняемся совсем. Мы те же, что и в детстве раннем. Мы лишь живем. И только тем Кору грубеющую раним.

Живем взахлеб, живем вовсю, Не зная, где поставим точку. И все хоронимся в свою Ветшающую оболочку. Давид Самойлов. Всемирная библиотека поэзии. Ростов-на-Дону, "Феникс", 1999.

* * * Мне выпало счастье быть русским поэтом. Мне выпала честь прикасаться к победам.

Мне выпало горе родиться в двадцатом, В проклятом году и в столетье проклятом.

Мне выпало все. И при этом я выпал, Как пьяный из фуры, в походе великом.

Как валенок мерзлый, валяюсь в кювете. Добро на Руси ничего не имети. Давид Самойлов. Всемирная библиотека поэзии. Ростов-на-Дону, "Феникс", 1999.

* * * Да, мне повезло в этом мире Прийти и обняться с людьми И быть тамадою на пире Ума, благородства, любви.

А злобы и хитросплетений Почти что и не замечать. И только высоких мгновений На жизни увидеть печать. Давид Самойлов. Всемирная библиотека поэзии. Ростов-на-Дону, "Феникс", 1999.

* * * Все реже думаю о том, Кому понравлюсь, как понравлюсь. Все чаще думаю о том, Куда пойду, куда направлюсь.

Пусть те, кто каменно-тверды, Своим всезнанием гордятся. Стою. Потеряны следы. Куда пойти? Куда податься?

Где путь меж добротой и злобой? И где граничат свет и тьма? И где он, этот мир особый Успокоенья и ума?

Когда обманчивая внешность Обескураживает всех, Где эти мужество и нежность, Вернейшие из наших вех?

И нет священной злобы, нет, Не может быть священной злобы. Зачем, губительный стилет, Тебе уподобляют слово!

Кто прикасается к словам, Не должен прикасаться к стали. На верность добрым божествам Не надо клясться на кинжале!

Отдай кинжал тому, кто слаб, Чье слово лживо или слабо. У нас иной и лад, и склад. И все. И большего не надо. Давид Самойлов. Всемирная библиотека поэзии. Ростов-на-Дону, "Феникс", 1999.

* * * И всех, кого любил, Я разлюбить уже не в силах! А легкая любовь Вдруг тяжелеет И опускается на дно.

И там, на дне души, загустевает, Как в погребе зарытое вино.

Не смей, не смей из глуби доставать Все то, что там скопилось и окрепло! Пускай хранится глухо, немо, слепо, Пускай! А если вырвется из склепа, Я предпочел бы не существовать, Не быть... Давид Самойлов. Всемирная библиотека поэзии. Ростов-на-Дону, "Феникс", 1999.

ПРОЩАНИЕ Убившему себя рукой Своею собственной, тоской Своею собственной - покой И мир навеки! Однажды он ушел от нас, Тогда и свет ег 1000 о погас. Но навсегда на этот раз Сомкнулись веки.

Не веря в праведность судьи, Он предпочел без похвальбы Жестокость собственной судьбы, Свою усталость. Он думал, что свое унес, Ведь не остался даже пес. Но здесь не дым от папирос Душа осталась.

Не зря веревочка вилась В его руках, не зря плелась. Ведь знала, что придет ей час В петлю завиться. Незнамо где - в жаре, в песке, В святой земле, в глухой тоске, Она повисла на крюке Самоубийцы.

А память вьет иной шнурок, Шнурок, который как зарок Вернуться в мир или в мирок Тот, бесшабашный,К опалихинским галдежам, Чтобы он снова в дом вбежал, Внося с собой мороз и жар, И дым табачный.

Своей нечесаной башкой В шапчонке чисто бунтовской Он вламывался со строкой Заместо клича В застолье и с налета - в спор, И доводам наперекор Напропалую пер, в прибор Окурки тыча.

Он мчался, голову сломя, Врезаясь в рифмы и в слова, И словно молния со лба Его слетала. Он был порывом к мятежу, Но все-таки, как я сужу, Наверно не про ту дежу Была опара.

Он создан был не восставать, Он был назначен воздавать, Он был назначен целовать Плечо пророка. Меньшой при снятии с креста, Он должен был разжать уста, Чтоб явной стала простота Сего урока.

Сам знал он, перед чем в долгу! Но в толчее и на торгу Бессмертием назвал молву. (Однако, в скобках!) И тут уж надо вспомнить, как В его мозгу клубился мрак И как он взял судьбу в кулак И бросил, скомкав.

Убившему себя рукой Своею собственной, тоской Своею собственной - покой И мир навеки. За все, чем был он - исполать. А остальному отпылать Помог застенчивый палач Очкарь в аптеке.

За подвиг чести нет наград. А уж небесный вертоград Сужден лишь тем, чья плоть, сквозь ад Пройдя, окрепла. Но кто б ему наколдовал Баланду и лесоповал, Чтобы он голову совал В родное пекло.

И все-таки страшней теперь Жалеть невольника потерь! Ведь за его плечами тень Страшней неволи Стояла. И лечить недуг Брались окно, и нож, и крюк, И, ощетинившись вокруг, Глаза кололи.

Он в шахматы сыграл. С людьми В последний раз сыграл в ладьи. Партнера выпроводил. И Без колебанья, Без индульгенций - канул вниз, Где все веревочки сплелись И затянулись в узел близ Его дыханья...

В стране, где каждый на счету, Познав судьбы своей тщету, Он из столпов ушел в щепу. Но без обмана. Оттуда не тянул руки, Чтобы спасать нас, вопреки Евангелию от Лухи И Иоанна.

Когда преодолен рубеж, Без преувеличенья, без Превозношенья до небес Хочу проститься. Ведь я не о своей туге, Не о талантах и т.п. Я плачу просто о тебе, Самоубийца. Давид Самойлов. Всемирная библиотека поэзии. Ростов-на-Дону, "Феникс", 1999.

ДНЕВНИК Листаю жизнь свою, Где радуюсь и пью, Люблю и негодую. И в ус себе не дую.

Листаю жизнь свою, Где плачу и пою, Счастливый по природе При всяческой погоде.

Листаю жизнь свою, Где говорю шутейно И с залетейской тенью, И с ангелом в раю. Давид Самойлов. Всемирная библиотека поэзии. Ростов-на-Дону, "Феникс", 1999.

РЕАНИМАЦИЯ Я слышал так: когда в бессильном теле Порвутся стропы и отпустят дух, Он будет плавать около постели И воплотится в зрение и слух.

(А врач бессильно разведет руками. И даже слова не проговорит. И глянет близорукими очками Туда, в окно, где желтый свет горит.)

И нашу плоть увидит наше зренье, И чуткий слух услышит голоса. Но все, что есть в больничном отделенье, Нас будет мучить только полчаса.

Страшней всего свое существованье Увидеть в освещенье неземном. И это будет первое познапье, Где времени не молкнет метроном.

Но вдруг начнет гудеть легко и ровно, Уже не в нас, а где-то по себе, И нашу душу засосет, подобно Аэродинамической трубе.

И там, вдали, у гробового входа, Какой-то вещий свет на нас лия, Забрезжит вдруг всезнанье, и свобода, И вечность, и полет небытия.

Но молодой реаниматор Саня Решит бороться с бездной и судьбой И примется, над мертвецом шаманя, Приманивать обратно дух живой.